Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Первой жертвой гарема стал Корноух, по пьянке выпросивший у Дмитрия разрешение трахнуть самую горячую наложницу. В шатре, куда он вперся наугад, — шатров с невольницами ставилось аж четыре, — поднялся дикий визг, и через полминуты Корноух выкатился оттуда без шапки и с жутко расцарапанной физиономией. Он таращил глаза и повторял безумно:

— Этта... этта... Кошки дикие!!.. Кошки!!!

Такого ржанья еще не слышала окрестная степь. Смеялись до истерики, до икоты, бедный Корноух позорно сбежал отмывать и залечивать раны, благословляя Бога за то, что остались целы глаза, и советуя каждому попробовать самому.

Но когда отсмеялись, почувствовали неловкость. Выходило неладно... Надо было установить какой-то порядок. Дмитрий с Вингольдом, взяв толмачом Алешку и напустив на себя грозный вид, вошли в шатер. Все трое изрядно трусили.

Визг взлетел и сразу стих, и вся орава женщин, закрывая лица, кинулась к Вингольду. Тот попятился, дико озираясь, но женщины стали валиться ему в ноги, выкрикивая на разные лады непонятное, но одно и то же.

— Что они?!! — беспомощно воззвал Вингольд к Алешке. Тот был ошарашен, кажется, больше Вингольда, потому, видно, что понимал. Он открыл рот и вытаращил глаза.

— Да что?! — рявкнул Дмитрий.

— Они его господином называют! Просят нас с тобой удалиться, иначе они не откроют лица.

— Вот так, воевода! — не удержался, ехидно хихикнул Дмитрий. — Теперь ты хозяин гарема! Вот Офка твоя узнает, как вернемся... Хи-хи!

— Да с чего же так-то?!! — трагически возопил Вингольд.

— Ты их отнял у хана, это они говорят, — прислушиваясь к женщинам, переводил Алешка, — теперь только ты можешь им приказывать, остальных надо выгнать вон.

— Господи! За какие ж прегрешения?! — прошептал бравый воевода, он был смят и уничтожен.

— Ага! — еще не сумев остановить смех, но мигом сообразив что-то, закричал Дмитрий, — Алешка! А ну показывай, где она? Или, может, в другом шатре?

Алешка сообразил сразу, но долго высматривал среди валявшихся с занавешенными физиономиями тел.

— ...Черт их знает... разве отыщешь, когда все без морд... Вон та похожа... — он указал на фигуру, у которой чуть больше, чем у других, немного кокетливо будто, был открыт носик, и Дмитрий узнал пронзительный взгляд Юли. Он поймал этот взгляд, и глаза женщины распахнулись и застыли. Дмитрий толкнул локтем Вингольда:

— Эй, хозяин! Видишь вон ту, на меня смотрит?

— Вижу. И что?

— Подзови к себе, возьми за руку, открой лицо. А то вдруг ошибемся? А, Алешка? Тебе больше ошибаться нельзя.

Вингольд сделал знак женщине, та подбежала, бесцеремонно расталкивая копошащихся под ногами подруг, встала на колени, опустила голову. Вингольд взял ее за руку, приподнял за подбородок голову, заглянул в глаза, стянул с носа чадру. Она прикрылась рукой, но Дмитрий увидел и вздрогнул: Юли! Вылитая! Только молоденькая, почти девочка. В нем вдруг мощно шевельнулось желание! Но сразу стало очень стыдно: неужели и эту у бедняги отнимешь?

— Ну? Та? — Вингольд оглянулся на Алешку, но ответил князь, потому что Алешка замер с открытым ртом:

— Ты что, сам не видишь?

— Откуда мне!.. — возмутился Вингольд, но глянул на девочку еще раз и выкатил глаза — тоже узнал.

— Теперь вложи ее руку в Алешкину и скажи, что отныне он ее хозяин.

— Зачем?!

— Потом объясню. Давай!

Вингольд взял Алешку за руку и вложил ему в ладонь слабо дернувшуюся кисть девочки:

— Теперь твоим господином будет этот воин. Он будет тебя защищать и кормить. Слушай его во всем, исполняй все его приказания, и он никому не даст тебя в обиду.

— Последнее излишне, можешь не переводить, — замечает Дмитрий. Алешка, то и дело облизывая губы, перевел. Спросил, поняла ли. Девочка кивнула, вцепилась ему в руку, вскочила с колен и встала рядом.

— Ну вот, — улыбнулся Дмитрий, — главное сделали!

— А дальше что? — ворчит Вингольд, — Корноуху тоже так, что ли, какую всучить?

— Ты что?! Тогда ему жена точно второе ухо оторвет!

— Почему?

— По кочану! Если из руки в руку, она за ним тогда в огонь, и в воду, как собачонка, никого больше ни к себе, ни к нему не подпустит, так что ты смотри!..

— А что ж тогда Юли?

— Ну, с Юли разберемся. Да, Лень?

— Угу! — Алешка держал девочку, как рыбу за жабры, словно боясь, что она улизнет, и с опаской иногда взглядывал на князя, и тот хорошо понимал его.

— Так как же все-таки с остальными? — стонет Вингольд. — Что мне с такой оравой делать?! Эх, князь, что натворили! На свою голову! Как теперь быть?!

Дмитрий и сам в замешательстве. Теперь он понял, почему Олгерд (хоть и язычник, и бабник) так легко отказался от гарема. Но расписываться в бессилии еще не хотел:

— Как, как... Давай, что ли, на недолго раздавать... — Как это?!

— Ну, Корноуху на неделю, скажем... Прикажи, пойдет...

— А он теперь осмелится?

— Ххых! Спроси. Вот... Другому и одной ночи хватит... Надо ж от них хоть какую-то пользу поиметь, черт возьми!

— А! Ах-ха-ха! — заливается Вингольд, но вдруг обрывает.- А потом?!

— А потом — не знаю! — злится Дмитрий.

— Вот и я не знаю... Эх, князь, как же быть?! А может, их того?

— Но-но! Ты что?!

— Да нее-е... Я думаю, может, их оставить... забыть где? А?

— На погибель? Смотри: дождь, грязь, холод. Снег уже начинает, а они люди южные, померзнут к чертям! Ладно, посмотрим. Придумаем, может, что-нибудь...

И Вингольд начал раздавать гарем. Женщин оказалось пятьдесят четыре. Вообще-то с самого начала их было 81, девять раз по девять, священное число, как объяснил сведущий в этих делах пленный татарин. Но 27 из них оказались славянки, хунгарки, были даже две немки и две шведки, словом, европейки. Эти сразу же содрали с себя чадру и поехали с войском вольно, как какая захотела. Пятеро остались в Киеве. Шведки, немки, польки и чешки ехали в обозе Ефима как с оказией, решили дальше пробираться на родину. Некоторые собирались через Новогрудок на Русь, а некоторым уже и тут понравилось, и хлопцев себе присмотрели. Так что в гареме остался один Восток.

По новым хозяевам они разошлись покорно и спокойно. А потом началось! Все женщины без исключения оказались тупыми, жадными и неимоверно горластыми. После первой же ночи они начали требовать у новых хозяев еды, питья и подарков.

Им оказались очень по душе западные порядки. Мужчины, которые много ласкали и не били, дарили подарки и не издевались, вообще по сравнению с прежним владыкой были темпераментны, неизобретательны и однообразны. С каждым днем аппетиты женщин разгорались. Они сами учили бедных неразвитых русичей и литвин новым способам наслаждений и требовали за это новых подарков.

Если уставший и одуревший хозяин прогонял ее, женщина возвращалась к Вингольду и требовала подарков от него, а когда он отказывал и пытался вразумить, просила отдать ее на время еще кому-нибудь. У Вингольда не осталось времени ни на что, кроме гарема.