Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Кориат старался не вникать глубоко в суть этой борьбы, ни к чему это ему было, он разобрался в ней лишь настолько, чтобы подружиться с теми и другими и регулярно пьянствовать там и там, умудряясь ни тех, ни других при этом не обидеть.

Что касается бояр, стоящих более или менее в стороне от этой главной «заботы», те все были Кориату темные друзья и наперебой приглашали к себе и сажали на почетное место, потому что без Кориата и его историй пир был не пир и хмель невеселый.

Из сказанного можно понять, что жизнь Кориата в Москве была насыщенной и напряженной, а по утрам во всех смыслах тяжелой.

Тут уж выручала каждый раз (поскольку от услуг Юли по прибытии в Москву Кориат очень умело — дескать, пленник! — и решительно отвертелся) Любаня. Она приносила огурешного рассолу, квасу, кислого молока. Поила, умывала, ругала, жалела, и рассказывала все новости женской половины двора, что для Кориатовой дипломатии среди московских бояр была исключительно важно. Она узнавала, что он просил, заступалась за него перед отцом, мачехой и даже (смелая девочка!) перед дядей, князем Семионом.

Кориат нежно, до слез полюбил ее, потому что она постоянно напоминала ему Машу. И Митю!

Чем? Может глубоким, недетским взглядом, а главное, видно, тем, что была сирота, да не просто сирота, а почти покинутая — это он быстро увидел, узнал. Мачеха невзлюбила Любаню, и не оттого, что была очень зла или ревнива. Нет! Дело в том, что у самой Александры ребенка, может, пока и от молодости, но не получалось.

Кориат же понравился Любане, как она деловито объясняла всем, во-первых: потому что князь, и княжне не зазорно с ним дружить, во-вторых: потому что был веселый и знал много страшных историй, а в-третьих: потому что красивый — тут она смущалась.

У Кориата уже раз-другой мелькнула мысль: «А что если...» но никак не оформлялась, оттесняемая другими, более срочными заботами.

Шла оживленная и, на взгляд Кориата, совершенно бесполезная, переписка с Вильной. Олгерд канючил, просил уступить в цене, жаловался, что Литва разорена и на такой выкуп не потянет.

Литва была действительно разорена, но такой выкуп потянула бы, понадобись Кориат срочно в Вильне. Он понимал это как указание лично ему сидеть до поры до времени в Москве и не рыпаться. Значит с Орденом терпимо, отмечал себе Кориат, если б рыцари зашевелились, Олгерд мигом бы меня отсюда выволок — и к ним. А так... Дела терпят, денег жалко... может, надоест Семиону, он и уступит...

Но вдруг принесли от Олгерда и тайную записочку и просили сразу же, прочитав, сжечь. Людям, принесшим записку, можно было доверять или не доверять, это не меняло дела, потому что глаз за ними был хороший, в этом Кориат не сомневался. Потому и таиться особо от Семиона какой смысл?

Письмо писал не дьяк, а сам Олгерд, Кориат узнал почерк.

Он длинно пенял брату за неловкость его в Орде, упрекал, что не захотел бежать по пути, где вырваться было легче всего (советчик, мать твою! Тебя бы туда!), говорил, что в беде, конечно, не оставит, но такого выкупа Семнону не даст. Просил Кориата держаться крепко, если что — он придет к Москве с войском и выручит его силой, что братская любовь для него превыше всего, и надо дать понять зятю, что он, Олгерд, ни перед чем не остановится.

«Можно подумать — силой дешевле! Блеф! Чего он добивается?» Кориат швырнул пергамент в печку и не успел даже как следует задуматься над письмом, как в светелку влетела Любаня. Как всегда озабоченная, серьезная, деловая.

— Михаил, тебя сам дядя Семен требует!

— Да ну?! Что так?

— Не знаю. Велел сказать, чтобы к нему шел.

— Может, отпустить хочет?

— Зачем? Я не дам! Я тогда отцу велю тебя запереть!

— Вот тебе раз! Зачем?!

— Чтобы ты не уехал. Мне без тебя скучно будет.

— А мне? Мне-то в тюрьме скучно не будет?

— А я тебе передачки буду носить.

— Ах ты, заступница моя! — Кориат берет ее за бока и высоко подбрасывает. Любаня визжит восторженно, хватает его за шею. Он осторожно ставит ее на пол:

— Ну, веди к дяде Семиону!

— Ну, пойдем, — она важно берет его за руку, ведет.

Однако ясное, легкое настроение, всегда появлявшееся у Кориата с приходом девочки, сейчас смущается тревогой.

«Зачем позвал? Или уже о письме узнал? Вполне возможно... Дал прочитать и... Тогда что отвечать?.. Тогда все как есть. А, черт с ней! Будь что будет. Разве если что новенькое?..»

Князь Семион смотрел насмешливо:

— Как живешь-можешь?

— Более-менее. Спасибо за гостеприимство.

— Не надоела Москва?

— Трудные вопросы задаешь, князь. Скажи — надоела, обидишься. Скажи — нет, уважать еще перестанешь или, наоборот, на службу позовешь.

— Нет, я не о том. Ты ведь уж который месяц в плену, а братец твой, смотрю, выручать тебя не собирается. Да ты и сам по письмам его, наверно, чувствуешь...

Кориат пожал плечами равнодушно.

— ...Мало того, что Джанибек его нищим обозвал, он хочет, чтобы и я сказал ему это нехорошее слово?

Кориат пожал плечами оскорблено.

— Но ты ведь и мне в копеечку влетаешь. Выкупом, кстати, не учтенную... Кориат пожал плечами недоуменно.

— ...Хоть я и не такой жмот, как твой братец, но пьянки твои бесконечные вот где у меня сидят.

— Как может один бедный пленник разорить такого князя? — Кориат лицемерно закатывает глаза и пожимает плечами возмущенно.

— Один — нет, — Семион смотрит весело, но с угрозой, — но ведь ты всю Москву за мой счет поишь! Я терпел долго, видит Бог. Но вот случай подвернулся...

— Случай у государя всегда найдется, — и Кориат пожал плечами смиренно и обреченно.

— Да нет. Тут настоящее. Вот посажу тебя на цепь и не дам опохмелиться.

— Такое злодейство даже Джанибеку в голову не пришло, — тяжко вздыхает Кориат.

— За это братца благодари, мудрость его государственную, если считает он, что поход на Москву ему дешевле твоего выкупа обойдется.

Кориат прикусил губу: знает! А разве ты сомневался? Ну и черт с ним...

— Откуда ты взял такое, князь? — он равнодушно смотрит в стену.

— Да все оттуда же!

— Я-то что могу, если он такой идиот?!

— Напиши еще разок. И я тоже напишу. Скажу, что решил заковать тебя в железа, и стоит только его войску шаг ступить в сторону Москвы, как тебя закопают. Отдельно от головы. Потому что ее я пошлю Олгерду. Так. Без выкупа. В подарок!

Кориату становится не по себе, как с похмелья. Понятно, что шутки кончились... или почти кончились. Дальше тянуть нельзя. Он прямо взглядывает на Семиона:

— Я напишу, князь. Ты ведь понимаешь, что я твой союзник, а союзника лучше держать с головой.

— Лучше. Но до какой-то поры. Согласен? Кориат помолчал, вздохнул:

— Согласен.

— Михаил! — в сенях к нему подбегает Любаня.