Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Митя хватал и пускал стрелу за стрелой, мазал, попадал, и так увлекся, что забыл обо всем на свете.

— Хватит! Схоронись, пригнись! — монаху пришлось дважды дернуть его за кольчугу, прежде чем он опомнился и огляделся.

Увиденное страшно поразило его. Шатров горело великое множество — весь лагерь (на самом деле — не больше тридцати). Гвалт стоял, как на птичьем дворе! Полуодетые люди бестолково метались туда-сюда, не видя противника, хватали, седлали и теряли лошадей, те, сорвавшись с привязи, пораженные, напуганные, довершали картину полнейшей паники.

То, что только теперь осознал Митя, Бобер видел уже давно и горько жалел, что увел полк в болото. Такого эффекта он не ожидал. И если бы полк в готовности стоял на опушке и ударил сейчас... Эх! Да что теперь кулаками после драки... Надо уходить.

— Отходим! — Бобер оглянулся, задержал взгляд на Мите, поднес руку ко рту. Раздался крик выпи, еще и еще раз.

— А как же Станислав, разведчики? — Митя смотрел на монаха.

— Да ты что, оглох? Он уже сто лет позади нас филином ухает, — удивился тот.

Митя промолчал, он уже понял, насколько сильно увлекся и забылся.

Собрав стрелы, они на четвереньках, как могли быстро, кинулись к лесу. Митя, не привыкший к такому способу передвижения, сразу отстал и, когда услышал приближающий конский топот, почувствовал, будто над его приподнятым задом занесли здоровую плеть-двухвостку и сейчас опустят. Он съежился, остановился и приподнял голову.

Пятеро всадников скакали к нему, но его пока не замечали. Они ехали, вертясь в седлах, оглядываясь туда и сюда, ища невидимого врага, но двигались прямо на него и скоро должны были заметить обязательно, потому что и туман сильно поредел, и взошедшее солнышко уже глянуло из-за деревьев на поляну.

«Влип!» — подумал Митя и ткнулся лицом в траву. Но в этом положении он пробыл всего мгновение, потому что очень хорошо понимал — любое промедление есть смерть. У него хватило выдержки не броситься со всех ног к лесу, но и на месте затаиться было нельзя, просто негде. Надо было упредить! Митя увидел у себя в руке подобранные, оставшиеся не расстрелянными стрелы и сдернул с плеча лук.

«Всех не успею! Хоть бы оглянулся кто, помог!..» — с тоской подумал, прицелившись в первого, и спустил тетиву. Он даже не стал следить, попадет ли стрела, схватил другую, наложил и услышал сзади: «Ззууг!»

«Монах! Спасен! Не бросил!» — пронеслось в голове.

Эти были уже совсем близко, целиться было некогда (он увидел, что один сползает с седла, а остальные пришпорили), Митя выстрелил навскидку, схватил еще стрелу, выстрелил. Хунгары мчались на него. Двое коней вздыбились и завизжали, раненные, двое всадников продолжали скакать, один из них дернулся и опрокинулся назад, но последний налетел и занес саблю.

«Все!» — странная тяжесть придавила Мите плечи, он даже не попытался отскочить или уклониться, хотя увидел и услышал, как с истошным криком «Беги!» сзади под саблю кинулся дедов отрок Гаврюха, выставив щитом над головой пустой колчан. Сабля разнесла колчан скользнула по шлему и ударила Гаврюху в плечо. Он рухнул снопом.

Но сбоку неожиданно вывернулись (откуда взялись?!) дед, монах, и Мишка, в бок всаднику вонзились две стрелы, он начал заваливаться, выпустил саблю, конь пронес его мимо.

— Митька! Скорей! — Дед подскочил, взвалил Гаврюху на плечо и кинулся в лес, монах как клешней вцепился в Митину руку, потащил его следом. Последним, оглядываясь, мчался Мишка.

Через минуту они сидели в кустах, переводя дух, и Митя никак не мог опомниться и что-то сообразить.

По поляне скакали туда и сюда всадники, дед и монах сидели рядом, а он был жив... Жив!

«Даа... Этот парень... Значит, не монах, а он... Если бы не он...»

Митя повернулся, подполз к Гаврюхе. Тот лежал недвижно. Лицо его с редкими черными волосиками на верхней губе было безмятежно спокойным.

У Мити защипало в носу. Он приложил ухо к кольчуге и услышал тихое:

— Тук...Ту-тук...Тук... Ту-тук...

— Жив! Дед, он жив! — вне себя закричал Митя.

— Цыц! Чего орешь?! Куда он денется... Оглушило его... Да ключицу, может, поломал, вот и все! Скоро очухается... Не зря мы все-таки это таскаем, чуешь? Что бы с моим Гаврюхой без нее было? А тебе, друг ситный, побыстрей на карачках бегать надо, видишь, что из-за тебя... — Дед подошел, нагнулся, провел рукой по траве, собирая росу, и похлопал мокрой ладонью Гаврюху по щекам. У того задрожали веки.

— Ну и ладненько. Эй, ребята! Возьмите его. Давай все потихоньку к болоту... Станислав! Сторожи, пока все не уйдут. Смотри, отсюда не стреляй. Видишь, они сюда не суются пока.

— Вижу.

— Добро. Пошли.

Но когда стрелки тремя цепочками потекли в лес, Бобер опять остался:

— Станислав, потери есть?

— Бог избавил. Не знаю, как у вас...

— Михаил?

— У меня все целы. Гаврюха вот только...

— Гаврюху выходим! Ну, крепко, крепко! Я не ожидал.

— И я не ожидал, — откликнулся Михаил.

— Эх, если б не перемудрили мы, полк развернули! Ох и наворошили бы!

— Не жалей, воевода, — возразил монах, который тоже не ушел и сидел тут рядом с Митей. — Вон, посмотри, сколько их скачет. Увидели бы нас, быстро очухались. Это сейчас они чумные, когда не знают, где враг, откуда удара ждать, а так... Слишком их на нас много...

— Не-е-ет! Разбежались бы, как зайцы, только лови, да в мешок. Но теперь что уж... После драки...

Всадники по-прежнему к лесу не приближались. И правильно делали. Станислав то и дело хватался за лук, и Бобер то взглядом, то голосом одергивал его. Разведчики собрались вокруг Бобра поплотней, спокойно поглядывали на поляну.

Там быстро успокоились. Потушили пожары, оделись, переловили коней, поутихли.

Прошло еще минут десять, и тут наконец показались пешцы. Три небольших отряда, человек по пятьдесят, направлялись к лесу.

— Ну вот. Эти к нам. Пора сматываться. — Бобер огляделся, махнул рукой. Разведчики поднялись и быстро, ступая след в след друг другу, бесшумно зашагали в чащу.

Митя пошел вслед за дедом. Сзади топал монах. Утренний лес обволакивал тишиной и покоем. Ночные приключения как-то не будоражили. Вроде бы радоваться надо: первый бой и так удачно. Но то ли бессонная ночь с непривычки, то ли пережитые волнения действовали, Митя очень скоро и сразу почувствовал усталость, неодолимо захотелось спать. Глаза закрывались сами собой. Он начал спотыкаться, раз наступил деду на ногу, другой...

Тот остановился и внимательно взглянул на внука:

— Что, вояка, спишь?

— Сплю... — равнодушно сознался Митя.

— Молоде-е-ец! — протянул дед. — Крепка у тебя, значит, натура, коль ты после этакого — спишь. Только потерпи до острова. Отец Ипат, развесели князя, расскажи ему байку.

— Сейчас, — отец Ипат криво ухмыляется. — Я вот крапивы наломаю. Как споткнется, так крапивой по шее, самое от сна средство.