Владимир Кожевников - Забытый. Литва

К братьям полетели гонцы с просьбами о помощи, к полякам же отправилось посольство с упреками и обстоятельными объяснениями о совершенной их неправоте.

Поляки, сразу разглядев слабость волынцев, начали горячо защищать свои права, то есть попросту морочить голову, понимая, что ничем не рискуют, что у литвин нет сил для немедленного удара. На это и рассчитывал Любарт. Ему необходимо было сохранить до весны статус кво. Потому что братья отозвались быстро обещанием поддержки. Особенно был встревожен Кейстут: поляки захватом Берестья заходили ему во фланг, как нож в бок втыкали. Учитывая, что с другой стороны висел Орден, Кейстут чувствовал себя в смертельных клещах.

Остро воспринял опасность и Олгерд. Однако то, что сейчас Литва, после такого удачного договора с Москвой, имеет перед Польшей много преимуществ, Олгерд понимал, а поляки, похоже, нет.

Этим Олгерд решил вновь воспользоваться. Его гонцы скакали по всей Литве. Посольство Любарта спорило с поляками в Холме. Гедиминовичи готовились к большой войне. Так в хлопотах, трудах и тревогах заканчивался год 1351-й.

— Ты бы побольше в седле сидел да мечом махал. Если большая война, тебе с Алешкой лесными тропами шастать не придется, — так дед встретил Митю в конце февраля после очередной вылазки, когда они с Алешкой трое суток мотались по зимнему лесу.

— Дед, зимой легче направление держать научиться, видно дальше, следы ярче, запоминаются хорошо.

— Следы...

— Разве разведчику не нужны следы?

— Разведчику-то нужны. Да тебе ведь не в разведку ходить, а дружины водить! Биться! Копьем и мечом! А ты последнее время что-то меч забросил.

— Да не, дед, ты что! Ты меня испытай, если сомневаешься!

— Ты поди отдохни после леса-то, поешь, поспи, тогда и выходи, а то ноги протянешь.

— Да я не устал!

— Иди, иди! Умойся хоть как следует.

После мытья и горячей домашней еды Митя зашел к монаху узнать новости. Присел, разомлевший и огрузневший, на мягко застеленную лавку, привалился к стене и...

— Эй, внук! Ты никак деда мечом побить собирался? Пойдем, а то солнце зайдет.

Митя встряхивает головой, ничего не понимает. Он лежит на лавке укрытый. «Где? У отца Ипата, что ли? А! Я ведь к нему пошел!»

Митя вскакивает. Солнышко собралось заходить, светит прямо в окошко. «Неужто спал так долго?!»

— Я готов!

— Глаза протри!

— Да готов я!

— Ну пошли.

Они идут с дедом во двор, в специально огороженный просторный угол, где дружинники упражняются в рукопашном бое: на мечах, топорах, шестоперах, булавах, просто дубинах.

Отроки одевают их в кожаные кафтаны, легкие шлемы с тяжелыми бармицами, дают щиты и деревянные мечи.

Быстро набегает толпа, дружинники любят посмотреть, как бьется на мечах могучий Бобер, можно и для себя подсмотреть кое-что, и искусством полюбоваться, и силой. Сегодня, правда, противник у воеводы жидковат, но все равно...

Дед резко размахивается и, может, вполсилы, а может, в треть, бьет Митю в щит. Тот отлетает шага на три, чуть не валится с ног и опрометью бросается на деда. Тот еле успевает отмахиваться. Довольно долго он не может повторить удар, наконец сходится с Митей грудь в грудь и щитом отшвыривает его. Митя отлетает, вновь чуть не падает, и тут уже дед налетает на него и начинает наносить удары, явно вполсилы, потому что любой его удар, сделанный от души, даже и деревянным мечом, свалил бы с ног не только Митю.

— Хак! Хак! Хак! — дед придыхает при каждом ударе, Митя отражает, вообще ведет меч, как научил его Гаврила, и на лице деда все больше проступает удивление. Наконец он опускает меч:

— Ты что делаешь?

— Что?

— Ты же не так все делаешь! Кто тебя научил?

— Гаврюха...

— Да тебя же первым ударом сшибут с такой защитой!

— Сшиб один!

— Ах ты, сопляк! Смотри! — Дед замахивается.

— Попробуй! — Митя отбивает.

— Ах ты! Хак! — Митя отбивает.

— Да ведь все равно неправильно! Хак! — Митя отбивает.

Дед злится, увлекается. Удары становятся все тяжелее, но Митя все отбивает, хотя уже видно, что он изнемогает, потому что ему, чтобы отбить, нужно водить меч намного быстрей.

Толпа обступивших их отроков и дружинников гудит от удовольствия: вот так князь, вот так мальчишка! Народ все подбегает, даже плетень уже облепили.

Дед в азарте ничего не замечает, все бьет и бьет. Митя чувствует, меч уже перестает его слушаться, пот заливает глаза. И тогда он, когда дед размахивается поосновательней и покрепче, молнией бросается вперед и бьет его по незащищенному правому боку. Бобер охает, бросает меч, хватается за бок.

Собравшиеся, уже целая толпа, взрываются от восторга так, что по соседству на птичьем дворе начинают горланить гусак и кудахтать куры.

Митя подскакивает, испуганный:

— Дед, ты что?

— Ах ты, чертенок! В незащищенное место — молоде-ец! А мне, видно, в монастырь пора... — Бобер оглядывается, видит веселые рожи дружинников. — Ну, чего скалитесь?! Лишь бы над стариками посмеяться, а нет порадоваться, какой боец новый подрос! Он вам покажет! — и вдруг вспоминает — из-за чего...

— Но все равно ты неправильно бьешься! С таким боем я тебя в битву не пушу! И не думай!

— Дед! Да ты пройди меня сначала, а потом не пускай. Я тоже Гаврюхе говорил, а как стал биться — шишь! Я и до сих пор его пройти не могу, он как заколдованный!

— Тоже колдуна нашел! Что ж он мне ничего не показывал?

— Да он пытался! Говорит, ты его слушать не стал.

— А где ж он научился?

— У отца. А тот у русских, у кого-то, то ли у дебрянцев, то ли у рязанцев.

— Ну-ка, ну-ка! Давай-ка еще! — Дед подбирает меч, но размахнуться как следует не может — больно.

— Ах ты, бесенок! Как бы ребро не попортил...

— А ты-то бабахать начал! Я думал — живым не уйду!

— Ну, я, вишь, увлекся... Пойдем отдыхать! Ребятки! Найдите-ка мне Гаврюху, пусть к отцу Ипату зайдет.

Они разоблачаются, а угол уже гудит от десятка поединков. Воодушевленные интересным зрелищем, отроки кинулись пробовать свои силы.

Бобер идет в светелку монаха радостный: «Ну вот! Какой внук вырастает! И смел, и умен! А как он меня мечом!»

Отец Плат запалил коптилку, сидит, бубнит что-то, переписывает своего Плутархоса.

— Слышь, отец Ипат, подрос наследник-то у меня! — Бобер плюхается на лавку. — Так мечом огрел — ребро пополам!

Монах оборачивается недоверчиво:

— Правда, что ль?

— Ей-Богу! Гляди, руку поднять не могу!

Ипат удивленно дергает шеей, смотрит на Митю. У того виноватый, разнесчастный вид.

Дед вдруг начинает хохотать во все горло. Расплывается и монах. Входит Гаврюха.

— Звал, воевода?

— Звал! Ты что же, стервец, мне с внуком сделал?! А?! Руку ему сбил! Как ты его драться научил?

— Как драться?