Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Ну не за уху, за перевоз расплачивался, — поправил Бобер.

— Да если бы не уха, он бы так щедро не расплатился. А они на тех конях — шасть в Москву, да князю Семиону на него и донесли. А князь Семион — шасть в Орду, да хану на него навет. А хан хвать его, да чуть башку не отрубил! Вот тебе и уха! Чуть головы из-за нее не лишился, а все равно говорит — лучше ничего не едал!

— Вот как... — Бобер закончил с ухой, облизал ложку. — Бог даст удачи, побьем поляков, поедем к отцу в гости — выведаем, как надо ту уху варить, научили они его, чай. Он ведь не отстанет, пока своего не добьется, — и крутнул ус, и почему-то вздохнул.

Вячеслав поднес ему кус жареной кабанятины и жбан с квасом.

После мяса лениво прихлебывали квас, пыхтели, ковыряли в зубах. Разговор иссяк.

Вдруг Митя вспомнил, что завтра может быть нешуточный бой. Как-то совсем не вязалось это с благодушной, мирной обстановкой вокруг костра.

— Дед! Завтра ведь бой, наверное?

— Наверно...

— А что-то вы не готовитесь?

— Вы! А вы?

— Я-то первый раз, я не знаю... А вы? Может, хоть помолиться побольше, или как?

— А мы, как Бог даст. Правильно отец Ипат говорит, молиться каждый день надо и каждый день просить побед и удач. А о бое перед боем думать не надо, а то силы и храбрость растеряешь. Понял?

— Как же не думать? Ведь бой! Там и убивают!

— А ты старайся не думать. Об ухе, вот, думай... О дружиннике Вингольдовом, которого змея в задницу тяпнула... Да о чем хочешь, только о хорошем, спокойном... А лучше всего поесть вкусно, плотно, чтоб в сон потянуло, да спать. Вот тогда (во сне-то!) и сил наберешься, и храбрость твоя вся с тобой останется. Чуешь?

— Чую. Но как же...

— Спать хочешь?

— Хочу вроде...

— Вот и давайте устраиваться. Завтра вставать рано.

— Да! — встрепенулся монах. — Давайте-ка помолимся Господу нашему великому и милосердному, да баиньки.

Все творят молитву и расползаются по шатрам. Лагерь затихает. Последним, управившись с припасами и посудой, юркает в свой шатер Вячеслав.

Только дозорные, вдалеке от освещаемых догорающими кострами мест едва заметными тенями скользят по лагерю.

Митя лежит рядом с дедом, слушает. Монах засопел громче и реже.

«Уснул. Вот интересно — в походе он никогда не храпит. А дома, стоит до лавки добраться — такой тарарам сразу. А дед? Дед не спит... Интересно! Как там обернется? Может, и саблей помахать придется... И как-то не верится...»

Дед чуть шевельнулся, шепчет:

— Спи, сынок. Успокойся. Вряд ли завтра бой... Думаю, ничего не будет, разведчики зашумят, и они отойдут. Тут пока ясно все... Так что — спи!

— Сплю.

Митя успокаивается: «Действительно — вряд ли...» Он вспоминает рассказ об отцовой ухе, тираду монаха и улыбается: «Вот как рассказывать надо... Интересно чтоб... Что рассказывать?.. Сказку... Про кого?... Про стерлядь... Это богатырь такой...»

Бобер слышит, как быстро заснул внук, думает: «Молодец! Свой-то первый бой помнишь? Всю ночь проворочался... Боялся. Немцы тогда стояли... Только на рассвете забылся, да опять проснулся через полчаса от холода... А этот — спит! А может, поверил, что ничего не будет?..»

* * *

— Пора, воевода... — слышит Митя, открывает глаза. Темно. Рядом зашевелился дед. Пыхтит, кашляет и вдруг громко пердит монах.

— Прости, Господи, душу грешную, хорош был кабанчик...

Бобер приподнимается тихо, шепчет:

— Вставайте, пердуны, — и вываливается из шатра. Митя за ним. В лагере начинается и с каждой минутой усиливается шевеление.

Вспыхивают костры, ведут и седлают коней, умываются, одеваются, садятся есть.

После нехитрого завтрака разогретыми на костре остатками ужина отроки бросаются сворачивать шатры, складывать пожитки.

Гаврюха подводит Мите уже оседланного Серого. Это замечает Бобер. Он подходит, берет под уздцы коня, отводит к дереву, привязывает, расстегивает подпругу и все, что нагружено на Серого: седло, потник, вьюк — сбрасывает на землю. Гаврюха, присвистнув, исчезает. Митя онемел. Дед манит его пальцем:

— Ну-ка иди сюда. Митя подходит.

— Запомни! Ты, князь, можешь иногда поручить отроку оседлать коня. Но не перед боем! Перед боем все делай сам! Чтоб не на кого было пенять, когда стремя подведет или седло в решительную минуту съедет. Свою жизнь сподручней самому оберегать и на Гаврюху не надеяться! Понял?

Митя очень хотел возразить в том смысле, что сегодня вроде пока еще не бой, но промолчал и начал седлать сам.

«Значит, все-таки бой? Значит, врал, чтобы я спал спокойно?»

* * *

За час до восхода войско Любарта двинулось. Вначале Бобер с сотниками мотался вокруг своего полка, не давая сбиться с дороги или затормозить в неразберихе, выбирая направление и подгоняя отстающих. Его полк сразу далеко оторвался от остальных, и когда взошло солнце, Бобер приказал сбавить скорость. Поручив командование Вингольду, сам поскакал назад, искать Любарта.

Ехали шагом. Монах, развалясь в седле поудобнее, распустив живот, дремал. Митя вертел головой, запоминая дорогу.

Утро было ясное и холодное. Бледное какое-то, как после заморозка. Вовсю верещали птицы. Не было ни малейшего ветерка.

Дед отсутствовал около часа. Солнце порядочно поднялось, когда он подскакал к головке своего отряда, где ехали Вингольд, отец Ипат с Митей и Станислав с двадцатью разведчиками.

Монах сразу встрепенулся:

— Ну! Чего они там?

— Не здорово. Слушайте внимательно все. Ты, Станислав, особенно. Городишко стоит на нашем, высоком берегу, Буг там течет на северо-восток, и мы подойдем с юга.

— Ну и?..

— Ну и очень плохо. Потому что острожек стоит на том конце города, дальнем от нас, и если мы войдем в город...

— Понятно, — протянул Вингольд. — Пока мы через город — они затворятся в острожке. И выкуривай их тогда...

— Что вы острожка этого так боитесь, — недовольно ворчит монах.

— Острожек действительно хорош. Он на таком полуострове стоит, берег обмыт рекой вокруг, почти остров получился, перешеечек узенький, Любарт велел прокопать его до воды, ров получился высотой, как и весь берег, саженей пятнадцать.

— Ну уж и пятнадцать!

— Так князь говорит... И этот наш, в ж... укушенный.

— Нн-да-а...

— Со стороны реки оно, конечно, поположе, но уступами, так они на уступах еще частокол поставили, так что... Если с реки — это в воду лезть, плыть, а они там, за частоколами своими зевать не станут.

— А через ров? Ведь въезд-то через ров?

— Через ров мостик деревянный легонький. Любарт говорит, что под ним даже солома с дегтем подложена, чтобы вспыхнул свечкой если что...

— Да? Для себя строили. Идиоты! — то ли сердится, то ли одобряет монах. — Ну и что делать будем?

— Надо врасплох, что ж остается... Вингольд! Вперед ходче, как можно быстрей, все равно нас Любарт уже не догонит, затолклись они там. Станислав! Разведчиков вперед. К городу подойдут, пусть оставят сторожей, нас предупредить, до какого места без опаски идти можно. А сами обойдите незаметно город слева. Нам до подхода Любарта надо тайно к острожку подобраться. Думаю, когда Любарт зашумит в городе, они обязательно должны сунуться, ну не биться, но хотя бы разведку боем устроить, прежде чем в острожке закрываться. Вот тогда мы и попробуем... Иначе я ничего не вижу...