Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Ближе к вечеру, войско все наконец подтянулось к острогу. Любарт собрал всех восьмерых воевод советоваться.

Самый горячий из них, Лугвений, почти перебил князя:

— Чего там советоваться?! Там вон с обеих сторон, где ров с ручьем и рекой сходится, поставить лучников, и пусть шпарят их, не дают высунуться, пока мы туда, на остров под стену не переправимся. А переправимся — сразу на частокол, я знаю, где там полегче, сам и пойду.

Остальные молчали. Любарт покосился на Бобра. Тот пожал плечами:

— Не здорово, но больше ничего не придумаешь...

— Да почему не здорово-то?

— А потому! Отойдут из-под наших стрел и начнут тебя своими стрелами сечь и из-за частокола, и со стены. На чистом месте!

— Зато когда переправимся, через забор перелезем тоже на чистом месте!

— Это да... Правда, до забора еще дойти надо... Тут не выдерживает Любарт:

— Ну что ты раскаркался! Что тебе тут, гулянка, что ли? Война есть война!

— Да я и говорю, что лучше ничего пока не придумаешь.

— Хорошо! Лугвений, ты где, думаешь, сподручней? Справа? Слева?

— Слева от ручья. Ходил я там вброд. И забор хорошо помню.

— Хорошо! Заводи свой полк от реки, но людей береги, от тебя нужна только хорошая демонстрация. Остальные... — И Любарт начал расставлять силы перед штурмом. Ударить решили сейчас же, время уходило, время было ой как дорого!

Бобров полк по плану оставался напротив ворот и как бы не у дел. Воины продолжали метать внутрь острога стрелы с зажженной паклей, но что там выходило от этого, видно не было, во всяком случае, никакого пожара пока не получалось.

Оставляя полк на месте, Любарт просто не захотел лишних передвижений. Бобер остался этим очень доволен, так как был уверен в неудаче штурма и совсем не жаждал тратить на него людей, однако, тогда Любарт кончил распоряжаться, и воеводы поехали к своим полкам, не упустил случая продемонстрировать князю свой боевой настрой:

— Всем дело нашел, один я остался?

— Ты что, воевода! Какой мне прок тебя туда-сюда дергать? Стой да стреляй, может, подожжешь все-таки. А главное — думай! Отец Ипат хвастался чем-то с лабиринтом...

Бобер усмехается:

— Ты вот что, князь, хоть и сам знаешь, да не забыть бы в горячке...

— Чего?

— На том берегу сотню-другую бы спрятать. Переправа тут простенькая. Если у Лугвения свяжется дело, они через реку кинутся. А если и не выйдет, все равно ночью может кто-то драпануть... Или даже гонцов послать...

— Вот ты своих и посади. Я действительно забыл. Давай с Богом! — и Любарт поскакал на левый фланг.

Бобер подозвал Кирилла и Федора, сотников восьмой и девятой сотен, пошептался с ними, и через полчаса их воины исчезли в лесу. Митя маялся рядом с монахом:

— Отче! Что делать-то? Пойдем хоть посмотрим, как Лугвений атаковать будет. Чего здесь торчать?

— Да ну... Поужинать бы... Хотя... Что здесь торчать, что там. Зажечь бы эту башенку! Между прочим, посмотри, как ров этот всякой дрянью зарос — воды почти не видать... Ночью можно и полазить незаметно, может там дыра какая?

— То князь бы сказал!

— Да? Ну ладно, пойдем к Лугвению, посмотрим.

Когда они пришли, Лугвений уже действовал. Лучники мощно сыпали стрелы, заставив поляков попрятаться.

Низом по берегу, прикрывшись щитами, вперед бросилась первая сотня смельчаков. Протока была неширокая, десять сажен, и неглубокая, вода на середине достигала человеку до груди.

Перейдя ров, воины кинулись вперед и начали падать. Дождь стрел как раз с дальнего конца острова, о чем предупреждал Бобер, стал косить литвин немилосердно.

Десятка три во главе с Лугвением проскочили до частокола и под ним укрылись. Остальные, кто попадал и остался лежать, убитый или тяжело раненный, кто повернул назад, схлопотав стрелу в руку, ногу, плечо, бок, щит.

Вторая сотня двинулась уже не так решительно, очень ей не хватало бойкого командира, и только начала выбираться из воды, только стали падать первые подстреленные, все вдруг повернули назад, как ни кричал на них из-под частокола Лугвений.

Дальше все остановилось. Переправляться больше никто не решался, Лугвений со своими храбрецами сидел у частокола.

Впрочем, храбрецам его не сиделось. А что хитрые они были, а не только храбрые, Митя убедился через короткое время.

Оказывается, кто-то захватил с собой банки с дегтем. Густо намазав частокол в нескольких местах, они подожгли деготь. Огонь занялся дружно. Густо повалил черный дым и... пребыванию Лугвения на острове пришел конец. Спасаясь от огня и дыма, воины перебегали все ближе и ближе ко рву, когда же терпеть стало невмоготу, спрыгнули в воду и выбрались на свой берег.

Частокол горел. Это позволяло на что-то надеяться. Но осажденные не сидели сложа руки. Застучали топоры, что-то творилось там, за тучей черного дыма. Вдруг на границе пожара звено забора (бревен девять) упало и съехало вниз по склону.

Подожженный участок благополучно догорал, его и не пытались тушить.

— На всю ночь хватит, — хмыкнул отец Ипат.

Ночь была уж тут как тут, укрыла тьмой противоположный берег, реку, зажгла звезды.

— Пойдем, Митя, больше смотреть нечего.

— Как же все увязло! А, отец Ипат? Неужели ничего нельзя сделать? Ведь у нас сил сколько!

— Сил... Это тебе не в поле саблей махать. Пойдем! Тут придумать что-то надо.

Когда воеводы после неудачного штурма собрались у Любартова костра на совет, и подошел герой дня Лугвений, легко раненный стрелой в предплечье, но веселый, готовый хоть сейчас опять в драку, все начали дергать носами, принюхиваться. Тянуло, и крепко, обыкновенным человечьим дерьмом. Один Любарт сидел спокойно.

Наконец не выдержал монах:

— Спаси Господь, воеводы! Кто из вас обосрался-то? Так смердит — сил нет!

Любарт понял глаза на Лугвения:

— Что, герой, в дерьме пришлось искупаться?

— Да кто ж знал, что они в ров дерьмо догадаются сливать?

— Вот теперь знай. Неделю вонять будешь, если не больше, хоть мойся, хоть не мойся.

— Тьфу! — расстроился Лугвений.

Воеводы посмеялись и начали обсуждать, как быть дальше. Ничего нового никто не предлагал, а больше склонялись к тому, чтобы бросить этот острог к чертовой матери, да спешить на соединение с Олгердом. Или по крайней мере блокировать острог одним полком, а остальным идти. Митя все это уже слышал, потому и не интересовался, но он приметил, как вдруг сильно задумался монах. Он совсем не принимал участия в разговоре, смотрел рассеянно сквозь огонь, иногда шевелил губами.

Совет закончился ничем. Любарт решил еще подождать день — может вывернется что-то новое или достанут наконец осажденных Бобровы горящие стрелы, неутомимо, непрерывно летевшие в крепость.

Когда, посоветовав Лугвению вымыться горячей водой, разошлись, монах подсел к Любарту.