Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Вот и славно! — Любарт доволен.

— Что славно-то? Что с того? — опять начинает злиться Лугвений.

— А то, что ты сегодня мне крепость возьмешь!

— Я!!! Как?!

— А вот через этот нужник!

— Тьфу!

— Да не тьфу! Не хочешь, другого пошлю, ты что, один острог знаешь?

— Да ясно... Только больно уж неохота опять в дерьме купаться.

— Ничего. Ты вон к отцу Ипату обратись. У него такая травка есть — любую гадость начисто отмывает.

— Не бесплатно! — громко вставляет отец Ипат. Все смеются.

— Отмывает — не отмывает, что поделаешь? Все равно лезть!..

— Вот именно.

— Рассказывайте.

Отец Ипат рассказывает, а Лугвений задумывается.

— Ты о чем, воевода? — спрашивает Любарт, когда монах закончил, а Лугвений как будто и не собирался ни о чем спрашивать.

— Я думаю, сколько народу взять... Оно бы, конечно, чем больше, тем лучше, только время... Да и не укроешь целую сотню в яме...

— Какое — сотню! Хоть бы десятка полтора! Так что давай самых отчаянных. Надо в ручье плотиков навязать, чтобы тройками или парами заплывали незаметно. Сам первый пойдешь, оглядеться и распорядиться. Там по ходу дела решишь, может, всех и не дожидаться...

— Может, и не надо, это уж как ворота сторожить будут. Ну а открою я ворота, и что?

— Тогда Бобер ворвется.

— Как же он через ров?

— Это уж его забота.

— Ну что ж, его — так его...

— Может, мостик поправить придется, так ты уж пригляди. Ладно? — предупреждает Бобер.

— Ладно, — впервые сегодня улыбается Лугвений.

* * *

В эту ночь Жигмонт на Оленьем выгоне не велел жечь много костров, чтобы не спугнуть литвин.

В эту ночь Кейстут готовился разбить поляков.

В эту ночь Лугвений, навязав плотов, готовился с самыми ловкими своими бойцами искупаться в дерьме.

В эту ночь Бобер, подтащив почти к самому рву укрытый ветками длинный мост, ждал, когда откроются ворота острога.

В эту ночь князь Любарт готовился взять острожек и покончить с поляками в Городло.

В эту ночь князь Дмитрий Кориатович готовился к своему первому бою.

Когда стемнело, Любарт погнал два полка демонстрировать по реке, слева и справа от крепости. Прикрываясь от стрел большими (на троих-четверых), сплетенными из ивы и тальника щитами, воины переходили протоку и перебегали под защиту нижнего частокола. На стенах сильно занервничали, забегали, замелькали факелы, поляки кинулись стрелять, готовить кипяток и смолу.

В темноте воины Лугвения завели один за другим свои плотики в протоку и исчезли там под прошлогодним бурьяном, а «бобры» подтащили и положили против ворот сделанный днем в лесу мост. Был он узенький и длинный — десять сажен, наполовину длинней, чем требовалось, но ведь его надо было надвинуть, а это...

Справа и слева шум стоял большой. Дружинники Бобра замерли вокруг своего, замаскированного хвоей, чудо-моста. Ждали.

Митя стоял сзади, рядом с дедом и монахом, и сжимал зубы, чтобы они не стучали друг о друга, потому что каждая частица его тела мелко, противно дрожала.

«Что такое? Боюсь, что ли? Да нет вроде. Почему же дрожишь-то, как овечий хвост? Непонятно! Тоже мне — вояка!.»

Рука деда опустилась ему на плечо. Митя вздрогнул.

— Ты не жмись, сынок, расслабься. За рукоять не держись — и пальцы запотеют, и рукоять. Когда вперед пойдем, наверх посматривай, щит наготове держи. Могут сбросить чего тяжелое, а то и смолы плеснуть — остерегись.

— Ага! Дед! А чего это у меня зубы стучат? — Митя превозмогает стыд, считая, что так лучше.

— Хе! Не обращай внимания. У всех так по первости-то. Да и не по первости... Перед боем всегда так. Не боишься?

— Да нет, в том-то и дело!

— Вот и хорошо! А зубы постучат и перестанут...

Вдруг ворота острога тихо, будто сами собой, будто во сне, растворились.

— Дед!!

— Вижу! Ух, молодцы! Вингольд! Вперед!

Воины, сидевшие и лежавшие вокруг моста, вскочили, схватили свою ношу и кинулись к воротам. Быстро и споро стали надвигать мостик через ров, но он оказался все-таки слабоват для такой длины, повис, и конец его ткнулся в стенку рва аршина на полтора ниже, чем надо.

— Эхх! Мать твою!.. — заскрежетал зубами Вингольд.

Но на той стороне выскочили из ворот люди, кинулись, схватили упершийся в землю конец моста, вытянули его и положили на площадку перед воротами.

На башне истошно завопили сторожа, но Бобровы дружинники, подняв зонтиками щиты над головой, густо бежали по мосту и скрывались в воротах.

— Дед, пошли скорей!

— Успеешь. Дай бойцам забежать.

С башни полетели стрелы, камни, но как-то неуверенно, недружно. Чувствовалось, что защитники ошарашены. Слышно было, что на башне уже вовсю рубятся.

В ворота побежала четвертая сотня, когда на башне все стихло.

— Вот теперь пошли и мы. — Бобер не спеша побежал вперед, Митя за ним, сзади топал и сопел монах.

Им уступили дорогу, и Митя, поглядывая наверх, как учил дед, перебежал мостик и очутился внутри острога.

Его больше всего поразил рев дерущихся далеко впереди людей. Он сам закричал и дернулся вперед, но монах схватил его за руку:

— Погоди! От деда не беги!

Дед же стоял у ворот и распоряжался вливавшимися в ворота сотнями, заворачивая их наверх, на стены. Тянулось это довольно долго, пока весь полк не оказался внутри крепости. К этому времени поляки стали разбегаться, прыгать со стен, бросаться в реку. Слышны были плеск, топот, крики. Только прижатая к дальней стене большая группа (некуда было деться!) бешено отмахивалась от наседавших литвин.

— Федор! — гаркнул Бобер. — Давай лучников! Федор свел со стены двадцать человек с луками.

— Пошли! — Бобер направился к дальней стене. Подойдя к дерущимся, Бобер громовым голосом вскрикнул:

— А ну, расступись!

Литвины откатились от поляков, потеснились в стороны. Поляки остались стоять у стены, затравленно озираясь, прикрываясь щитами.

— Бросай оружие, пся крев! — взревел Бобер по-польски. — А то всех сейчас стрелами перещелкаем!

— Пошел к чертям собачьим, свинья! — откликнулись от стены.

— Федор!

Свистнули стрелы, и семь человек у стены упали. Еще! И еще десять упали.

— Эй, хватит! — закричали от стены. — Мы сдаемся!

Бобер поднял руку. Луки опустились. Поляки начали бросать сабли, щиты и выходить вперед.

— Вот и все. Ффу! — выдохнул Бобер. — Федор, проследи! Выведи их на свет, свяжи, чтобы не разбежались. Утром разберемся. Пойдем на стену, поглядим.

Они поднялись на стену. У частоколов кое-где еще дрались, но бой быстро замирал — поляки разбегались и бросались в реку, надеясь укрыться на том берегу.

— Много нашим за рекой работы будет. Пошли. Все!

Митя посмотрел на свой меч, который так и не пришлось пустить в дело, сунул его в ножны, вздохнул. Дед равнодушно махнул рукой: