Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Да, брат! Я распоряжусь! — Кориат аж светится. — Я сам!

— Да не сам, сам на совет возвращайся, — усмехается опять Олгерд.

— Конечно! Но мой Константин тут, он все запомнит, все сделает. Я сейчас! Пошли герои, — и он выводит Митю и Алешку из шатра.

Ласковое солнышко ударяет им в глаза. И тут все наваливается на расслабшего вдруг Митю: и холод, и бессонная ночь, и пережитые опасности там, за рекой, а главное — огромное напряжение, сдавившее его почему-то в шатре Олгерда, — его начинает бить крупная дрожь, аж зубы клацают, ноги становятся ватными, в глазах белеет.

Митя делает несколько шагов в сторону с тропинки и опускается в траву.

— Что с тобой, сын?! — бросается к нему Кориат.

— Притомился чего-то, замерз, — бормочет Митя и в размах челюстей зевает.

— Ну-ка, раздевай его! — оборачивается Кориат к Алешке.

* * *

Тем временем в шатре Олгерда быстро завершается совещание. Командующий обрисовал обстановку и начал распоряжаться:

— В лагере остались только конные, и то небольшим числом. На берегу они ничего не смогут, надо действовать быстрее. Пешцами перейти реку, завязать бой, когда побегут — конницу вдогон. Пешцам лагерь их не трогать, не останавливаться! — Олгерд сделал значительную паузу. — Надо как можно скорее догнать поляков. У Любарта всего шесть тысяч, и если мы тут добычу начнем делить, они раздавят его. А потом опять... резервы у них еще не исчерпаны. Победим — все наше будет, упустим — набранное бросить придется. И случалось уже так! — он возвысил голос. — Все поняли?!

Воеводы согласно загомонили, Кейстут поднял руку, прося тишины:

— Как думаешь атаковать, князь?

— Копейщиков в колонну — и вперед. Пусть наскочат. Ничего не сделают.

— Наскочат и отскочат... И опять наскочат. Стрелами бы их попугать.

— Что предлагаешь?

— Копейщиков поставить углом четыре — пять шеренг, а за ними лучников. Или даже «свиньей», как немцы, а лучников внутрь. Мои такой строй знают.

— Что ж, опять твоих вперед? Я с тобой не рассчитаюсь. — Олгерд в третий раз за утро улыбается, и воеводы понимают, что дела очень хороши.

— Ничего, победой сочтемся!

— Ну что ж... Воеводы, строить полки! Кейстутовы впереди у реки. Мои за ним, походными колоннами. Конница с флангов. Кейстутова справа, моя слева. Два полка, трокский и вильненский (Донат — ты старший), седлать и, как только будете готовы, сразу, не дожидаясь сигналов, — вдоль реки на запад. Доходите до чистого места — переправляйтесь и атакуйте, может, удастся их отрезать и перебить. Все! Трубачам — сигнал!

Снаружи загнусавила труба. Ей тут же откликнулись другие. Лагерь закипел как муравейник.

Поляки забеспокоились. Все больше конных подтягивалось к берегу и выстраивалось вдоль реки стеной, с виду очень внушительной.

Но ничего этого Митя с Алешкой не видели. Переодетые в сухое, согревшиеся, напоенные подогретым медом, укрытые теплыми плащами, они счастливо дрыхли в удобной, уютной походной повозке Кориата. И сон их зорко охраняла горбоносая красавица Юли.

Загремел бой. Литвины переправились через реку и погнали поляков на запад. Шум быстро затих, слуги начали сворачивать шатры, запрягать.

Митю и Алешку везли вслед ушедшему войску, а они все спали, и продолжалось это часа два.

Первым очнулся Алешка. Огляделся изумленно, и даже зажмурился. В передке телеги, над их головами сидела такая красавица, какой он в своей жизни никогда не видывал. Сперва он даже боялся заговорить, а когда набрался смелости, прошептал:

— Где мы?

— В повозке князя Кориата.

— А куда едем?

— За войском.

— А что войско?

— Войско поляков преследует.

— Что?!- Алешка вскакивает на колени, видит спящего Митю. — Князь, просыпайся!

— Ты что?! — шипит красавица и одной рукой хватает его за рукав, а другой зажимает рот. — Пусть спит! Князь приказал!

Но Митя уже проснулся, недоуменно осматривается, видит Юли, и глаза его округляются. Он, как и Алешка, вскакивает на колени и впивается взглядом в женщину.

Юли не может отвести глаза. Ей становится тошно, томно, и из низа живота поднимается дикое, неодолимое желание. Она, как во сне, начинает клониться к нему.

Митя встряхивает головой, отворачивается.

Наваждение исчезает, к Юли возвращается способность соображать, разговаривать:

— Успокойся, князь, ложись, отец велел отдыхать, — она ласково берет его за руку, притягивает ее вниз, в изумлении и смущении (никогда она не испытывала этого чувства так сильно), вспоминая свой порыв: «Что это было? Каков бесенок! Каково же с ним побыть, если от одного взгляда с ума падаешь?»

— В чем дело, Алешка? — Митя не слушает красавицу.

— Войско разбило поляков и ушло. А мы дрыхнем!

Митя оглядывается. Они почти раздеты, на них все чужое! И ни обуви, ни оружия! Как же быть?

— Послушай! Как тебя зовут? — зыркает он на красавицу, и у той снова падает сердце.

— Юли...

— Ты кто?

— Невольница князя Кориата.

— Послушай! Где все наше: оружие, одежда?

— Все следом едет, не беспокойся!

— Да нет! Нам войско догнать надо! Нам кони нужны! Нас князь Любарт ждет!

— Все будет, успокойся.

— Сейчас надо! Эй, стой! — кричит Митя вознице и опять к женщине, — послушай, Юли! Ради всего святого, давай помоги! Распорядись! Одежду, оружие, коней! Живо!

Юли не понимает — что с ней. Вопреки всем наказам Кориата она бросается исполнять Митины просьбы.

Уже через четверть часа Митя и Алешка седлают коней. Одежда, правда, еще не просохла, но это чепуха. Юли подняла на ноги весь обоз. Им готовят сбрую, оружие, припасы, как в дальнюю дорогу, суетятся, стараются услужить, путаются под ногами.

Наконец все готово, юноши взлетают в седла.

— Ну, спасибо тебе, Юли! Я расскажу отцу, как ты нам помогла!

— Он мне голову снесет! — счастливо смеется та.

— Тогда не буду. Прощай.

— Не прощайся. Вечером увидимся.

— Вряд ли. — Митя пускает коня вскачь.

— Возвращайся! — кричит Юли, — отец обидится!

Митя и Алешка мчатся по следу войска. Им попадаются то отставший раненый воин, то убитый поляк, то труп лошади, то разбитая повозка.

Митя скачет весело, на душе у него музыка: «Такое дело сделали! Сам Олгерд доволен! Ну и Олгерд! Не думал, что он такой. Какой? А какой ты думал? Да-а, теперь уж монах не станет затыкать. И дед отмахиваться не будет! И живы!»

— А, Леха?! Живы!

— Живы... — Алешка что-то не очень разделяет его энтузиазм.

— Ты чего смурной?

— Я не смурной.

— А что?

— Думаю.

— О чем?

— О помощнице нашей...

— А! Юли? Что, сильна?! — Митя вспоминает тонкий орлиный профиль, распахнутый восхищенный взгляд, крик «Возвращайся!», и ему становится еще радостнее.