Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Вдруг вновь вбежал «черненький» и рассыпал горох слов, среди которых было так много «херов», что Дмитрий упер кулаки в бока и развел локти в стороны (монах научил его, что эта поза у рыцарей означает крайнюю степень негодования), слуга понял, умолк и согнулся в поклоне, но в келью влетел еще один, легкий, вертлявый, черт-те-как разодетый человек и с ужасным акцентом начал сыпать по-литовски:

— Вам, уважаемый помощник посла, в течение полутора часов следует успеть подготовиться предстать перед Великим магистром великого Ордена крестоносцев сиятельным бароном Генрихом фон Арфбергом.

— Успею. Какое положено оружие при приеме? — Дмитрий и сам не понял, почему спросил, просто это было первое, что пришло в голову.

Немец смущенно поклонился:

— О-о... Оружие не предусматривается...

— Как?! Этого не может быть! Ни один костюм посла не предусматривает отсутствия оружия! Или я плохо понимаю ваш литовский... — Дмитрий дипломатично улыбался, пытаясь скрыть смятение: «Что случилось? Почему без оружия? Опять что-то не то!»

Вертлявый вежливо отвечает:

— Нет, вы понимаете все правильно. Просто сегодня вы — я прошу вас не удивляться — предстанете перед Великим магистром не только как посол.

— А как еще?!

— Сегодня при въезде в столицу... произошел некий инцидент... Дмитрия бросает в жар: «Ага! Вот оно как! Вот и аукнулось!..»

— ...Я прошу понять меня правильно, прошу не обидеться... Это будет, конечно, формальность... Но нарушены правила Ордена... Вы меня понимаете?! Вам нужно будет... как это по-литовски?.. сделать отчет. Да! Сделать отчет! Отчитаться... я прошу понимать — существуют законы Ордена, рыцари не могут от них отступить. Вы, конечно, ничего не знали, вы не могли предвидеть, и к тому же вы посольство, и все это есть небольшая формальность, но... Вы понимаете? Оружие исключается...

«Как много наговорил — голова кругом... А если я упрусь?.. Как бы отец поступил? Где он? Хоть бы посоветоваться... Нет... Отец вряд ли стал бы упираться... А я наупирался, наделал дел, дальше бы не вляпаться! К тому же — формальность... Черт с вами!»

— Хорошо. Я понял. Без оружия. Но что я должен буду делать и говорить?

— О-о! — радостно заулыбался вертлявый, видно было, что очень обрадовался такой покладистости князя. — Там вам все скажут! Это несложно!

«Может, зря? — подумал Дмитрии. — Ишь как обрадовался! Ну, черт с тобой!»

Разодетый исчезает, «черненький» стоит у стены, за кроватью, смотрит, по разумению Дмитрия, нагло.

— А ну пошел на х...! — вдруг гаркает Дмитрий, и тот срывается с места, кидается к двери, но, уже схватившись за ручку, останавливается, оглядывается, сообразив, что на этот крик он реагировать был не должен. Дикий страх заметался в его глазах.

— Что?! Соображаешь, стало быть, по-русски, мерзавец! — Дмитрий развеселился и приободрился, вспомнил вдруг, как от крика Кориата кинулась врассыпную торжественная толпа.

— Понимаешь?! — Дмитрий пытается поймать глаза «черненького», но тот гнется, смотрит в пол...

— Понимаю...

— Иди сюда! Сядь!

— Не могу, майн хер.

— Я тебе покажу — хер, я тебе сейчас твой хер отхерачу!

— Господи! Как можно!? — испуганно кричит слуга и вдруг опускается на колени.

— Ты что?

— Не погубите! О милости прошу...

— Что?

— Не говорите никому, что вы мной недовольны. Я все-все для вас сделаю, что ни попросите! Даже что не полагается! Не скажите никому, что я по-русски... Я пропал, если узнают...

Дмитрий понял сразу. Удивился, но удержал в себе.

— Ладно... А почему,.. — он огляделся, поискал, к чему придраться в обслуге, не нашел. — Ну ладно! Так сам ты кто? Откуда по-русски знаешь?

Черный как стоял на коленях, так и пополз на них вперед, роняя слезы и шепча:

— Меня с матерью маленьким в полон взяли, воспитали тут... Из-под Изборска я, русский! Кто ты есть? Богов ли посланец, дьявол ли — помоги!

— Как я тебе помогу?! Чем?!

— Да хоть слово родное... Ведь есть же здесь из ваших кто-то! Неужто у вас здесь своих нет?! Уйти отсюда! К родному берегу...

У Дмитрия аж слезы на глаза. А в затылке Ипатово слово: «Хитры! На самом святом играют, сволочи, истинный Христос!» — и перед глазами промелькнул весь сегодняшний нелегкий день.

— Хорошо, — Дмитрий подошел к слуге, рывком за шиворот поставил его на ноги. — Стоять! — тот было опять повалился, но Дмитрий удержал его, встряхнул. Слуга остался стоять, всхлипывал, смотрел в пол. Как это было толковать? В пользу себе или шпионам Ордена?

— Ладно! Как мне у Магистра себя вести?

— Как можно надменней. Это они уважают!

— Что это за процессия была в городе?

— А! Это барон фон Ротенбург отдавал почести своему предку, погибшему в первом крестовом походе. Говорят, ему там помешали...

— Так что?

— Что?

— Если помешали?

— О-о-о! Это страшно. Это суд Ордена! Это даже не виселица — костер!

— Костер?!

— Нарушить обряд, осквернить память предков, участвовавших в крестовом походе?!..

Кто был этот слуга, шпион или действительно попавший в беду, Дмитрий решить не мог, да и не хотел, он только сообразил, что сейчас в любом случае этот человек будет давать ему лучшие советы, и постарался использовать его на полную катушку.

Как одеться, как себя держать, что говорить, чего не говорить, кто — кто, где сидит и т. д. и т. д., и на все это «черненький» отвечал кратко и очень толково: каков вопрос — таков ответ. «Шпион», — решил в конце концов Дмитрий. А когда оделся и пошел к двери, «черный», дернув его сзади за полу кафтана, снова грохнулся на колени, заскулил:

— Не шпион я! Не шпион! Как мне сделать, чтоб ты поверил?! Тут никто не знает, что я по-русски понимаю! Ей-богу! — и перекрестился по православному справа налево, и поклонился через руку, и вновь заплакал.

— Ладно! Не скули, — одернул его Дмитрий, — там увидим. Держись меня. Пошли, — он открыл дверь в бесконечный коридор. Там с улыбочкой ждал тот вертлявый, засеменил впереди, указывая дорогу, а навстречу попадались, жались к стенам, таращились — одни немцы.

«Где же наши-то?!» — Дмитрий шел, шел, и все ждал — вот-вот где-то за поворотом покажется Кориат, подойдет, улыбнется, одернет там и тут его кафтан, скажет слово и тогда уж... Но не было Кориата! Никого своих не было! Дмитрий понимал: что-то не так, холодок страха пополз с низа живота, выше, выше...

«Вот это и есть Орден! Ни отца, ни монаха. Теперь только сам! Ухо востро! И не дрейфь — иначе пропадешь! А пропадать... Сколько раз уже ты пропадал? Все! Вперед!»

Он шел, высоко подняв голову, выпячивая подбородок. Да-а... Видел бы его со стороны кто-нибудь из своих!

Шаг! Взгляд!

Уж это был взгляд! Не сохранит память Ордена, а тем более Литвы, этого марша, когда, как мыши, как тараканы, рассыпались от этого взгляда не только рабы, слуги и разная мелочь, но рыцари!