Максим Далин - Запах разума

Но хоть тошнить перестало, только знобило. И страшно было очень, если честно. Потому что ночью бродят хищники, а у нас всего оружия — только Серёгин ножик и палка эта. И против медведя или тигра этот ножик — всё равно, что его вообще нет, а про палку я вообще молчу. В общем, нас бы съел любой, кто захотел бы. Как тех негров, к которым леопарды приходят в хижины, где те негры живут, и едят их прямо там.

Да ещё местные комары кусались, как дикие звери. И этот огонёк… Я не знаю, мне не понравилась эта идея. Пусть я буду трус или кто — но мне тут нравилось всё меньше и меньше. И около этого огонька могли бы оказаться какие-нибудь… в общем, люди тоже бывают разные, если там есть люди. И вряд ли они понимают по-русски, и могут начать, скажем, стрелять из ружей только потому, что решат про нас что-нибудь плохое. Что мы — пришлые уголовники из леса, к примеру.

И я хотел проследить за Витей и Артиком, как они идут, но у Артика скоро погасла палка, которую он поджёг на конце — и они пропали в темноте с концами. А у меня опять начало крутить и тянуть в животе, и было прямо-таки тоскливо — от этого кручения и от страха. А они надолго ушли.

А Серёга сперва палочку строгал — он уже две палочки заточил, как карандаши, и третью затачивал — потом бросил, достал свой орех человекообразный и стал в нём дырочки проковыривать повиднее в свете костра. Веток подбросил, чтобы было светлее. Мне тоже хотелось чем-нибудь себя занять — и я стал искать на небе Большую Медведицу.

Но со звёздами творилось что-то не то, как и с лунами. Может, тут у них, на их планете, и не было видно никакой Большой Медведицы, и Полярной звезды я не нашёл — какая-то большая белая звезда сияла прямо над верхушками деревьев, но она, по-моему, была не Полярная.

Потому что, если судить по закату, она была не на севере, а на юго-западе.

Зато я вдруг увидел, как между звёзд движется огонёк. Маленький, белый. Самолёт летит, ёлки-палки! Самолёт! Ну, или вертолёт, может быть — но, скорее, самолёт: высоко, гула не слышно.

— Серёга! — говорю. — Смотри!

Он головой закрутил: «Где? Где?» — а я тычу пальцем в небо:

— Да вон же! — и Серёга только присвистнул.

— Ох, ты ж, блин… — и как завопит! — Мужики! — орёт. — Смотрите вверх! Эй! Вверх смотрите!

Тут до меня дошло. И я заорал:

— Смотрите вверх! Мужики!

Должны они это увидеть! Может, это и не Земля, но цивилизация тут есть, люди тут живут! Самолёты строят, летают на них!

От наших воплей все лесные шорохи как-то отошли в тень. По-моему, даже комары переполошились и разлетелись. Если нас какой-нибудь хищник и выслеживал, то, я думаю, ломанулся подальше от нестерпимого ужаса. И кто-то из наших покричал оттуда, где фонарь.

Я как-то сразу успокоился и развеселился. Фонари, самолёты… нормальная цивилизованная страна. Подумаешь, две луны!

И тут вдруг Серёга сказал:

— И чё мы разорались, как идиоты?

— Так люди! — говорю.

Смотрю на него — а у него лицо… худо ему, в общем.

— Динька, — говорит. — А с чего мы взяли-то, что они — люди, если мы, бляха, на Марсе или где там? А если это не самолёт, а ихняя летающая тарелка?

И меня накрыло. Точно же!

А Серёга говорит мрачно:

— Поймают нас — и сдадут в лабораторию для опытов. А может, и не будут ловить, а сразу макнут — им и потрошёные тушки на опыты сгодятся.

И тут всякая дрянь как полезла мне в голову! Чужие! Хищники! Инопланетяне, у которых пасть не поперёк, а вдоль башки, как в «Ловце Снов»! Серые! Зелёные! Со щупальцами!

Хорошо ещё, что мы услыхали, как парни бегут по песку — почти по воде, судя по звуку. Живы, по крайней мере.

Выскочили из кустов на наш пляжик. И Витя сразу спросил:

— Чего орали?

И Серёга сказал, уже совсем другим тоном:

— Самолёт видели, — но они, вроде, не так уж и удивились. Они были чем-то страшно озабочены.

Артик подошёл к костру и вытащил сук, горящий на конце — а я увидел на его белой брючине какие-то тёмные полосы.

Пригляделся поближе — и меня немедленно снова скрутило.

Это были пиявки. Три штуки, каждая длиной сантиметров по двадцать и толщиной в палец — но раздувались на глазах. Артик ткнул одну головешкой, она зашипела и отвалилась, а белая ткань сразу стала красной.

Через секунду уже все смотрели, как Артик отцепляет пиявок. Отцепив последнюю, он задрал мокрую брючину. В его ноге остались три дырки, каждая — с булавочную головку, и кровь текла струйками.

Серёга присвистнул сквозь зубы:

— Вот же с-сука…

— Ах, ты ж… Кассандра… — сказал Витя с досадой, но как-то печально. — Про себя предсказывать не можешь?

— Я контролировать предсказания не могу, — сказал Артик с напряжённым лицом, зачерпнул листом остатки кипячёной воды из нашей ямки и вылил на ногу. Я видел, как ему мерзко.

— Больно? — спросил я совершенно некстати.

— Не очень, — сказал он и вылил ещё воды. — Они, похоже, выделяют в кровь обезболивающие вещества и антикоагулянты.

— А эти анти — это что? — спросил Сергей.

— Мешают крови свёртываться и помогают гадам вкусно питаться, — сказал Артик и попытался улыбнуться. — Видишь — не останавливается… Вот же чуял я, что тут есть пиявки…

— Как они прокусили штанину? — спросил Витя.

Артик сорвал ещё один лист и подобрал дохлую пиявку. Меня передёрнуло от гадливости.

— Вот смотри, — сказал Артик каким-то научным, слишком спокойным голосом, как диктор по телевизору, — они отличаются от земных пиявок. У них — хоботки, рты, скорее, как у земных комаров, чем как у земных червей… заострённые на конце. А вокруг хоботка у них — присоска, вот она. Прокололи ткань — и присосались к коже. Ты видишь, как они высоко прицепились? Они сидели на ветках кустарника, а не в воде и не на земле, — но тут ему, похоже, стало нестерпимо, и он зашвырнул листок с пиявкой в кусты. — Теперь заболело… Как мне остановить-то… Сильно течёт.

Я схватился за себя — и сообразил, что остановить и верно, нечем: ни ремней у нас нет, ни шнурков. Даже не перетянешь ногу. А кровь лилась тремя ручейками; Артик попытался зажать ранки ладонью, но кровь протекала сквозь пальцы.

— Ша, — сказал Витя. — Артик, снимай майку… Стой, дай, я.

Артик хотел перевязать майкой ранки, но Витя мотнул головой и затянул её чуть выше икры.

— Сейчас… немножко утихнет — и перевяжешь… Так что вы, говорите, там увидали?

Мне вдруг стало очень стыдно.

— Самолёт, — говорю. — Только Серёга думает, что это летающая тарелка. Высоко летело — не рассмотрели толком. Просто огонёк двигался.

Витя сел рядом с Артиком и стал смотреть на его ногу. Кровь почти перестала.

— То есть, вы не знаете, что это было такое, — сказал он. — То ли самолёт, то ли летающая тарелка, то ли фонарик на верёвочках, то ли спутник вообще. Так?