Максим Далин - Запах разума

Серёга возразил:

— Не, не фонарик точно. Фонарики так высоко не летают. Всегда разглядишь хорошо — а тут только огонёк двигался, ёлки… — и задумался. — Не, вот. Вроде как несколько малюсеньких огоньков в одну линию. Или продолговатый такой… типа как иллюминаторы в самолёте или, в натуре, летающая тарелка, блин.

— Ага, — говорю. — Похоже.

Артик ослабил узел на майке, подождал немного — и замотал майкой ранки. Кровь уже не лилась, а так, слегка сочилась.

— Знаете, господа, — сказал он, — меня это очень обнадёживает. Кто бы тут ни жил — они цивилизованные существа. Не бегают с дубинами по лесу в поисках добычи. Следовательно, у нас немало шансов с ними договориться.

Витя усмехнулся.

— Как ты там говорил? Фальшивая логика? Вон, Калюжный — цивилизованное существо, телевизор смотрел, компьютер понимает, в школе кончил не меньше трёх классов… много у тебя было шансов с ним договориться, что в армейке, что на гражданке? Тем более что он вполне с дубиной бегает.

Серёга сразу вскинулся:

— Чё сразу я-то?

А Витя:

— Ты-то — то, что сперва кулаками машешь, потом думаешь, хоть и цивилизованный… Нет, пацаны. Пока мы их не увидим в подробностях, рассчитывать нам особо не на что. Какие бы они ни были — вряд ли нас тут ждали с оркестром. Не обольщайтесь. И вообще — всем поспать надо. Я дежурю первый. Разбужу следующего, когда большая луна вон от той хрени в пупочках сдвинется на кулак. Ясно?

И никто больше не возразил. Артик сказал:

— Хорошо. Спокойной ночи, господа, — и стал устраиваться около костра, а рядом и я пристроился кое-как. Серёга ещё вытаскивал какие-то палки, бормотал, что жёстко, что ему песок за шкирку сыплется — но я уже слышал это как-то издалека…

Как же было холодно-то, ёлки!

Главное дело, к костру придвинешься — печёт от костра, прямо подрумяниваешься, а отодвинешься подальше — чувствуешь, как задница инеем покрывается постепенно. От комаров всё везде чешется, песок повсюду забился. А спать хочется. И во сне снится не муть инопланетная, невероятная, а что одеяло сползло с дивана, сука, и на пол упало, и дверь на балкон открыта, а на балконе — октябрь, ёлки.

Начинаешь искать одеяло спросонья, дотронешься до чего-то вроде тряпки — а это Динька дрыхнет, ты его за рукав тянешь. Вот же паскудство…

В конце концов стало так холодно, что я окончательно проснулся. Зуб на зуб не попадает, да ещё щека особо, блин, чешется и болит, будто где-то там, внутри, кусочек иголки застрял и покалывает. И живот режет. И глаза не разлепить. Не жизнь, а малина земляничная…

Кругом — темень, хмуро как-то, сыро, ветрено, туман лентами ползёт. Песок мокрый, трава мокрая, я весь мокрый. Костёр мечется под ветром — пламя маленькое. Около костра Артик сидит, мелко трясётся, обхватил себя руками, тоже хочет согреться. Рядом с ним — Витёк: руками обнял колени, на них же положил голову, непонятно, то ли спит крючком, то ли так… Только Динька — в полном отрубе, но опять же свёрнут буквой зю.

— Чё так темно-то? — говорю. — Утро же, вроде?

Артик проглотил зевок, отвечает:

— Тучи. Плохи наши дела, Сергей.

Сам зеваю — спать охота, ёлки, сил нет — но холодрыга, спать нельзя. И соображаю со скрипом, мозги будто заржавели.

— Какие, — говорю, — тучи в Индии, нахрен?

А Разумовский, этак печально:

— А это и не Индия, Сергей. И не тропики. Умеренные широты, как я и предполагал. Будет дождь. Так что поспи, пока можешь — потом не получится в принципе.

Тут Витя поднял голову:

— Хорош трындеть уже… — и зевает. — Ни днём, ни ночью от вас покоя нет…

И тут мне на башку — кап! Не капля, а прям чайная ложка холодной воды, блин! Ну вот и выспались.

— Сволочь, — говорю. — Падла. Эта Индия сволочная вместе с Марсом.

И пока я говорил, на меня капнуло раза три. И вокруг начался мерный такой шелест — ясное дело, дождь пошёл.

Динька вздрыгнулся и говорит, чуть не плача:

— Да что ж это за жизнь-то?! Только заснул… — и глаза трёт.

Но главное дело — костёр шипит. Шипит мой костёр — и я вижу: погаснет. Кирдык нашей ухе, ёлки.

Хорошо ещё, что камушек — тот самый, главный камушек, серенький такой, вроде как с кусочками слюды вплавленными — у меня в кармане, рядом со сложенным ножичком. Костёр зажжём, конечно. Но ведь — когда? Дрова-то будут сырые, блин, и земля сырая — дождь зарядил только так. И рыбу в дождь ловить — тоже не факт, что хоть что-нибудь поймается.

Что делать… Отошли от нашего пляжика поглубже в лес, думали — под деревьями меньше льёт. Щас! Стоим, смотрим, как наш костёр заливает. Пяти минут не прошло — огонь совсем погас, а мы промокли до нитки. Артик закашлялся — и кашлял, и кашлял. Витёк ему по спине врезал, а Артик сказал:

— Так ты только синяков мне наставишь, — и снова закашлялся. — Я слегка простужен, по-моему. Мы вчера вечером вымокли и так и не высохли толком, а сегодня похолодало и дождь пошёл…

Витёк чутка подумал. Он вообще командира из себя строил изо всех сил, но долго не думал. Мыслитель, фиг ли… Так вот, минуты не прошло — решил уже:

— Так. Ша. Сейчас — бежим по берегу по направлению к фонарю. А потом решаем, куда дальше.

Динька спрашивает:

— З-зачем бежим-то? — а у самого губы синие, и зубами лязгает, как шакал.

А Витёк:

— Затем, что замёрзли все. Побежим — и согреемся. Только к кустам не подходите близко — там пиявки могут быть.

Артик и тут разулыбался. Хоть поленом его лупи — смешно дураку, что нос на боку…

— Я бы, джентльмены, откровенно говоря, предпочёл пробежке горячий кофе с мёдом, лимоном и свежими булочками… нет, с бутербродами…

Нашёл момент о жратве гнать! Я уже хотел ему двинуть — Витёк остановил:

— Стоп. Сменили тему — и бегом марш!

Ладно. Побежали.

Где — по песку, где — по воде. Вода холодная. С одной стороны, движения, вроде, греют, с другой — вода холоднущая, ноги мокрые, сверху льёт, в животе крутит… Куда бежим, зачем — нихрена не понятно; серое кругом всё такое, мутное, между деревьями — туман… Я не против, чтобы побегать — но так погано я никогда не бегал. Просто так погано, что прямо лёг бы и помер.

Только другим-то, гляжу, хуже моего, ёлки.

Артик всё кашлял, откашляется — и дальше. Динька быстро начал отставать — и Витя выдохнул:

— Легче, пацаны. Не олимпиада, — и все чутка притормозили.

Добежали до поворота реки минут за десять, я так думаю. И Артик остановился.

— Фонарь, — говорит, — господа.

И все остановились. Смотрю, на другом берегу странная штуковина. В «Икее» продаются такие абажуры японские, блин, или китайские, я не разбираюсь — вроде как из бумаги, что ли. Неровные такие, шершавые. Вот такая там была штуковина на столбе. Неровная. Не совсем круглая, а кривая какая-то. И на вид шершавая.