Прекрасный Старый Мир

И привёл меня в изрядный кабинет на третьем этаже, заставленный массой книг, с широкими окнами, перед которыми располагался телескоп.

— Им вас и узрел, — покивал аграрий на мой вопросительный взгляд. — В ненастье да во время отдыха округу наблюдаю.

А после, когда я вооружился кофием, а он кружкой с медовухой, расспросил меня дядька о новостях да Полисах иных. Я, подумав, поведал о Риме, что в моём багаже знаний было наиболее интересным. Изяслав покивал, похмурился в местах должных.

— А теперь и моя очередь. Ну, мне не в тягость, поговорить люблю, чада от бесед моих на сеновале спасаются, — добродушно пробасил он.

И поведал он мне такую любопытную информацию: от сёл и прочих поселений идёт постепенный отказ уже лет сто пятьдесят как. А аграрные добытчики ныне — это фермеры, как мой собеседник. Причём, мало того, что все дети обучаются в гимназиуме Полиса, как и хозяин дома, так ещё и знаний имеют немало и уважения заслуживающих. Потому как собеседник мой и механик, и агроном, и ветеринар, и медик в мере малой. Управляющий, да и психолог. Потому как большая часть работников, причём, в основном, осуждённых — это рабы Полиса, выкупленные из такового состояния.

— И как, нормально работают? Не ропщут? — уточнил изумлённый я.

— Так не душегубцев я подбираю, да и беседу с каждым имею, не по одному часу, — ответствовал дядька. — А жизнь у них тут не дурна: трудиться хоть и надо, но всё ж с техникой больше, да и сам я понимаю, что до крайности и недовольства доводить нельзя. Так что, почитайте, здесь они более обеспечены да волей наделены, нежели в Полисе бы были.

И вот выходит, что обеспечивают эти “рабские” плантации Полисы едой всяческой. Разговорившись, я полюбопытствовал, а что и как с нападением на караваны купеческие. На что собеседник мой сотворил вид одновременно непричёмистый, да ещё невинностью оскорблённой припорошенный.

— Полно вам, Изяслав Бореславович, из купеческой семьи я. Да и не обвиняет вас никто — может, слыхали что, от шурина свекрови золовки какого, — откомментировал я.

На что собеседник, пару мгновений подумав, выдал, для начала историю обретения знаний. С его слов выходило, что связь он с поведывавшим имел столь отдалённую, что менее чем неандертальцем сей повествователь быть не мог. Ну и после преамбулы рассказал, что чинят караваны купеческие немалый убыток и разорение. Не все, но есть гады преизрядные, живность потравившие и виниться в грехе лихом отказавшиеся. Как по мне, вина сих негодяев была в переезде цыплёнка какого, а то и курицы престарелой. Ожидающей в хлеву свидания костлявой, но направленной туда до срока гудком или хлопком караванным. Впрочем, пусть их, мысленно махнул лапой я. Тут уж точно ничего не сделаешь, а к путникам они, по всему, вполне добры, подобрее, чем “грызущиеся” Полисы, выходят. Может, обманываюсь, но пока, судя по всему, так.

А на вопрос о “мифических” бандитах, Изяслав челом потемнел, встал, извлёк из комода папку, да и шлёпнул на стол.

— Вот, полюбуйтесь на “мифы”, Ормонд Володимирович, — довольно едко бросил он. — Был пять лет назад сосед мой, да и родич дальний, да нет его более.

Всмотрелся я в фотографии в папке, и передёрнуло меня малость. Уж очень запечатлённая расчлёненка поганой была, бережной к жизни умучиваемых, садистская до тошноты.

— Это… до откуда в Полисах ТАКОЕ? — несколько на эмоциях воскликнул я, реально задетый. — Ну понимаю, головой скорбные, не всегда их выявишь. Но тут десятки…

— Два десятка с лишком в шайке поганой было. Милиция отловила нелюдей, да огнём сожгла заживо, — откомментировал Изяслав. — И это хорошо, что лесов у нас немного, на востоке изуверы таковые куда как чаще лютуют.

И поведал он такую вещь, а частью я сам догадался, что невзирая на все достоинства, Полисы не идеальны, да и работу осуществляют люди, с ошибками закономерными. И вот, бандиты такие, кстати, к караванам и не подступающие толком — это этакая “кочевая выбраковка” педагогики и законов Полисов. Выходило их немного, по сравнению с населением Полисов так и смешно количеством, но были они. Садисты патологические, маниаки, да и в целом, личности, умом и хитростью звериной не обделённые. И мрази последние. В Полисах их, за дела им потребные, изловят быстро, вот и скитались таковые шайки по миру, на хутора аграриев да путников одиноких нападая.

Ну а что немного их — так то жертвам ихним не облегчение. Хотя, в дороге встреча с таковыми к нулю близится, особенно в осени, как сейчас.

— Я фотографии сии храню, да рабам показываю, дабы случись что, за оружие брались да отбивались с нами купно, — вполголоса поведал Изяслав. — А то те, что были у Милослава, сыску согласно, помогали извергам. Впрочем, сами как хозяева и закончили, — потыкал он в папку.

Но тема неприятная через некоторое время забылась, так что пробеседовали мы с Изяславом, с перерывом на трапезы, до вечера. Дядькой он и вправду оказался эрудированным, неглупым, охочим поговорить. Ну и “эффект попутчика” над нами обоими довлел, к известной открытости располагая.

Например, эфирное радио, эфирофон, было широко распространено среди аграриев, причём не столько “на помощь позвать”, сколько для общения. И были дружбы, игры различные, если не через полмира, то близко к тому. Были эфирофонщики-любители и в Полисах, но не столь распространены, благо, для досуга им был выбор гораздо больший. Что, к слову, создавало в Мире Полисов четвёртый класс, несколько более интернациональный, невзирая на близость к Полисам, нежели граждане и подданные.

Да и много таковых мелочей поведал, вроде и не важных, да и не скрываемых, но тем не менее, широко не известных.

Дождь же тем временем лил, то затихая, то усиливаясь, так что ко сну, в каморке, которую на две трети занимало шикарное ложе с не менее шикарной периной, я направлялся хоть и не беспечный, но и не готовый стрелять на любой звук.

Что, к слову, мою ночную гостью и спасло. Впрочем, то, что была это гостья, я в первый момент и не знал, просто из дрёмы меня вырвало поскрипывание двери. Рука рефлекторно скользнул под подушку, к цербику. Но фигура, не видимая во тьме, но прекрасно эфирно ощущаемая, без резких движений скользнула под одеяло, нащупала уд мой, да и стала его с очевидной целью оглаживать.

А почему бы и нет, разумно решил я, ощупав достоинства фигуры, которые меня вполне устроили. И любились мы не раз и не два, причём любовница моя и умением обделена не была, да и страстью. Правда, молчала, даже постанывала без голоса, да и целоваться не желала, при том что в ласках различных мне не отказывала. А перед уходом, всё же поцеловала в уголок рта, да и на ухо шепнула: “спасибо”.

Всегда пожалуйста, мысленно ответил я, в некоторой растерянности, хоть и не без закономерного удовольствия, валяясь во тьме. И ведь бес поймёшь, кто это был из девиц, мной видимых, а может, вообще раба какая. Да и бес с ним, будем считать это пейзанским гостеприимством, заключил я, задрёмывая.