Сергей Зотов - Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

297. Псалтирь. Брюгге (Бельгия), начало XIII в. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 14. Fol. 3r

Искусствовед Миллард Мисс в свое время предположил, что фигура старика Иосифа, греющегося у костра, была позаимствована художниками из средневековых календарей. Во многих из них на иллюстрациях к январю и февралю мы видим мужчину с частично спущенными чулками или в одном ботинке, который сидит у огня.

Не стоит думать, что все изображения земного отца Иисуса были настолько комичны. По мере того, как складывался его культ, «кормилец Господень» со второй половины XV в. стал приобретать все более возвышенные и благородные черты. Его «женские» (кормление и уход за ребенком) занятия все чаще переосмысляются в мистическом духе, становятся все благообразнее, пока, наконец, комизм ситуации, связанный с переменой гендерных ролей, не исчезает окончательно. Иосиф делает все то же самое, что и раньше, но показываются его действия по-другому, и сам его образ меняется (298). Особенно ясно возвышение Иосифа видно в сценах Рождества, где, вместо того, чтобы дремать или заниматься хозяйством, муж Девы Марии вместе с женой поклоняется Младенцу (299, 300).

298. Мастер Дрезденского молитвослова. Часослов Кроэн-Ла Фонтен. Брюгге (Бельгия), ок. 1480–1485 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 23. Fol. 114v

Обычно Бегство в Египет выглядит так: Дева Мария на осле с Младенцем, Иосиф идет впереди с вещами. Однако здесь вещи несет осел, Дева Мария и Иосиф идут рядом, причем младенец Иисус лежит на руках у Иосифа. Последняя деталь хотя и достаточно редкая, но не уникальная: она демонстрирует, насколько важным для позднесредневекового искусства стал образ Иосифа как заботливого отца.

Стремление представить Иосифа истинным «кормильцем» Иисуса приводит к тому, что на многих изображениях события развиваются не совсем так, как в текстах. Например, в популярном Евангелии Псевдо-Матфея и в сочинениях, которые на него опирались, рассказывается, что во время бегства в Египет пищу и питье путники получили благодаря чудесам Христа. В то же время, в позднесредневековой иконографии мы часто видим, что их добывает Иосиф (301, 302).

Наконец, сцены, в которых Иосиф кормит Иисуса, начинают изображать и без всякой связи с Рождеством или Бегством в Египет. В самых разных контекстах мы видим, как отец подает младенцу пищу — как правило, это все та же кашка или фрукт, чаще всего яблоко или груша (303, 304). Если художник представляет Иосифа как подателя земных благ и кормящего отца, значит, именно такой святой нужен и близок его заказчику.

299. Золотая легенда. Франция, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 244. Fol. 24r

В «Золотой легенде» Иакова Ворагинского начало рассказа о Рождестве иллюстрируют три сценки. Наверху мы видим поклонение Младенцу, перед которым Иосиф и Мария стоят на коленях, а внизу — домашние хлопоты земных родителей Христа. В тексте «Золотой легенды» об этих повседневных занятиях ни словом не сказано, так что их изображение — плод фантазии художника и заказчика. Слева внизу Дева Мария купает сына, а Иосиф несет воду и дрова. В котелке варится каша, и в данном случае неважно, кто за нее отвечает. Правее Богородица кормит Иисуса грудью, а Иосиф подходит к ним с распростертыми объятиями. Его жест ясно свидетельствует о желании отца взять сына на руки, о нежности, которая на миниатюрах того времени обычно связывалась лишь с отношениями ребенка и матери.

300. Мастер Алтаря святого Варфоломея. Святое семейство. Германия, ок. 1500 г. Frankfurt am Main. Städel Museum

Два сюжета: поклонение Младенцу и его кормление — сливаются воедино. Зритель оказывается словно за одной трапезой с Богоматерью, Иосифом и Христом. На столе стоит очень реалистично выписанная мисочка с кашей, рядом с ней посажен Иисус, которого бережно придерживает Иосиф, а Мария, молитвенно сложив руки, с улыбкой смотрит на своего ребенка. Чего здесь больше — бытовой сценки или религиозного образа? Сакральное и земное сливаются до полной неразличимости, а Иосиф предстает в роли уже не грустного и смешного персонажа, а как на редкость любящий отец.

301 (XLI). Мельхиор Брёдерлам. Бегство в Египет (фрагмент Дижонского алтаря). Франция, 1393–1399 гг. Dijon. Musée des beaux-arts

В этой сцене Бегства в Египет Иосиф не только не пытается решить проблему пропитания, но и вовсе никак не занят заботой о семье. Некоторые искусствоведы даже полагали, что Иосиф выведен здесь в виде пьяницы, однако это не так — он пьет воду.

302. Зальцбургский миссал. Германия, вторая половина XV в. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm. 15708. Fol. 45r

Бегство в Египет. Действие происходит на фоне пальмы, которая упоминалась в Евангелии Псевдо-Матфея. В полном несоответствии с текстом, Иисус не играет никакой роли в пропитании семейства. Он спокойно лежит на руках у матери, а плоды с пальмы достают Иосиф и ангел.

Не стоит думать, что «мужское», плотницкое, ремесло Иосифа в XV–XVI вв. исчезает из его изображений. Напротив, оно становится заметно более популярным. Две стороны личности Иосифа как бы уравновешиваются, не мешая друг другу. И так же, как с кормлением, плотничество приобретает богословский, иногда мистический оттенок. Здесь полностью раскрывается характерный для позднего Средневековья «скрытый символизм», когда тщательно и реалистично выписанные предметы, принадлежащие, казалось бы, сфере повседневной жизни — цветы, утварь, рабочие инструменты и т. д. — на самом деле являются символами, подводящими зрителя к более глубокому пониманию изображенного (305, 306).

303 (XLII). Жан Пуайе. Часослов Генриха VIII. Тур (Франция), ок. 1500 г. New York. The Morgan Library and Museum. Ms. H.8. Fol. 21v

Эта миниатюра иллюстрирует молитву «Obsecro te» («Взываю к тебе»), которая обращена к Богоматери. В ней верующий просит Деву Марию о помощи, вспоминая 15 радостей Девы и 5 ран ее сына. Иосиф в тексте не упоминается, однако на изображении он стоит рядом с женой и Иисусом, которому протягивает грушу.