Сергей Зотов - Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

304. Святое семейство. Нидерланды, вторая половина XVI в. New York. The Metropolitan Museum of Art. № 1975.1.121

C XVI в. кормление младенца Иисуса на многих изображениях превращается в совместную трапезу идеальной семьи — Иосифа, Марии и ребенка. Вероятно, такие образы повлияли на появление протестантской традиции семейного портрета, где отец, мать и дети сидят за накрытым столом и молятся перед едой.

305. Андрес Марцаль де Сас. Благовещение. Испания, ок. 1393–1410 гг. Museo de Zaragoza. № 10016

Во время Благовещения Иосиф находится в соседней комнате. Не видя того, что происходит, он усердно трудится, обтесывая деревяшку. Присутствие Иосифа в сцене непорочного зачатия как бы подчеркивает его статус «настоящего мужа», а само его занятие и инструменты напоминают о грядущих Страстях Христовых и о кресте, который также сделан из дерева.

306. Святое семейство с ангелами. Германия, ок. 1425 г. Berlin. Gemäldegalerie

Здесь Иосиф «освобожден» от домашней работы — ее выполняют ангелы и повитуха. Они таскают воду, чинят крышу, сушат пеленки, поправляют подушку Богоматери. Ее земной муж стоит перед верстаком и держит в руках две груши. Что самое удивительное, Младенец предпочитает получить эти груши из рук Иосифа, а не есть кашу, которой его пытается накормить мать. Иисус, с хитрым видом придерживая пеленку, убегает от Марии. Здесь Иосиф предстает и как любящий отец, и как ремесленник — кормилец семьи.

307 (XLIII). Николай де Лира. Комментарий на книги Иеремии, Даниила, Маккавеев и Юдифи. Фрайбург-им-Брайсгау (Германия), 1393 г. Basel. Universitätsbibliothek. Ms. A II 5. Fol. 117v

Антихрист в императорской короне с крестом подкупает христиан — в т. ч. папу и короля — своими пагубными дарами (вверху) и заставляет народы поклоняться идолу, т. е. своему «отцу» — дьяволу (снизу). Антихрист предстает как орудие Сатаны — фигурка демона, которая прячется у него за спиной или вьется над его головой, символизирует ту силу, которой он служит. Тем не менее, вокруг головы лжемессии изображен золотой нимб, неотличимый от нимбов, с какими мы привыкли видеть святых. Что же это за странная святость?

31 декабря 2015 г. на телеканале «Россия 1» в который раз показали комедию Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука» (1968 г.). Однако на этот раз трансляция обернулась скандалом — (чересчур) внимательные зрители обвинили телевизионное начальство в цензуре.

В одной из сцен контрабандист Козодоев, которого играл Андрей Миронов, очутился на крошечной отмели в Черном море. Принявшись звать на помощь, он вдруг увидел мальчика, который, словно Христос по волнам Тивериадского озера, шел по воде аки посуху. За кадром церковный хор затянул «Господу помолимся, Господи, помилуй…», зазвенели колокола, над головой отрока возник сияющий нимб, Козодоев зашагал по воде за своим спасителем — и через несколько шагов угодил в яму. Отмель себя исчерпала.

Однако в версии, показанной по «России 1», вместо нимба над головой мальчика было видно лишь размытое белое пятно. В прессе сразу же зазвучала версия о том, что телевизионщики специально затерли этот знак святости, чтобы не задевать чувства верующих и не дразнить РПЦ; на телеканале призвали подозрительных зрителей «в новогоднюю ночь поменьше пить и побольше закусывать», а технически подкованные комментаторы предположили, что нимб мог «размазаться» без всякого заговора — из-за некорректного сжатия цифровой картинки. Версия с браком выглядит правдоподобнее умысла — весь эпизод открыто высмеивает религиозность Козодоева. Как только он попал в беду, камера тотчас же показала зрителю висящий у него на груди крестик. Так что, убрав сияющий круг, едкую иронию из кадра все равно не вытравишь.

Что бы там ни случилось на самом деле, в такую цензуру было несложно поверить. Для многих золотой ореол — это не только христианский символ, но и почти что «собственность» Церкви. Раз так, то его несанкционированное использование (не обязательно в сатирических или пародийных целях) воспринимается если не как кощунство, то как нарушение копирайта. О нимбе либо хорошо, либо никак.

Нимб в христианской иконографии — это, конечно, печать божественного. Он демонстрирует сакральный статус его обладателей: Бога-Отца, Христа, Девы Марии, ангелов и святых — и отделяет их от остальных персонажей, действующих на том же изображении. Однако история этого знака началась задолго до христианства, да и в самой христианской иконографии нимб не всегда был так свят: в поздней Античности и в Средневековье с ним порой представляли Люцифера или Антихриста, а также земных властителей с такой дурной репутацией, что их бы святыми точно никто не назвал.

В христианском искусстве нимб, какой бы он ни был формы, символизировал небесную славу, духовный свет, который изливается от Бога и «отражается» теми творениями, которые осенены его благодатью. Ведь Господь — это свет, пришедший в мир, «чтобы всякий верующий… не оставался во тьме» (Ин. 12:46). Потому с нимбами изображали и сам источник сияния (Бога), и его посланцев — ангелов (308), и тех особых умерших (святых), которые, по убеждению Церкви, не только пребывают в раю, но и могут служить заступниками за живых и ходатайствовать за них перед Богом (309). При этом сияющий ореол Христа издревле отличался от прочих помещенным на него крестом — символом его муки и смерти во спасение мира (310).

308. Конвеневоле да Прато. Королевская песнь (поэма, адресованная королю Неаполя Роберту Анжуйскому. Прато (Италия), ок. 1335–1340 гг. London. British Library. Ms. Royal 6 E IX. Fol. 6v

Ангелы из шестого чина («силы»), изображенные как крылатые рыцари с нимбами, скручивают демонов.

С нимбами изображали не только антропоморфные фигуры (святых, ангелов в виде юношей с крыльями или Бога в облике человека), но и зверей, которые их олицетворяли. С нимбом можно увидеть Агнца — древний символ Христа как жертвы, принесшей себя во искупление человечества; льва, тельца и орла, которые обозначали евангелистов Марка, Луку и Иоанна (за Матфеем закрепили ангела) (см. тут). Нимб иногда рисовали вокруг Божьей длани — этот символ, чаще всего использовавшийся в ветхозаветных сюжетах, позволял указать на активное присутствие Бога, не показывая его лица (ведь в христианской иконографии Бог-Отец долго оставался неизобразимым или представал в облике Сына — Христа, «который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари» — 1 Кол. 1:15) (311; ср. 405b). Порой похожее сияние окружало даже неодушевленные предметы, к примеру, образ Святого гвоздя — одной из величайших христианских реликвий.