Сергей Зотов - Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

348 (LII). Последователь Робера Кампена. Мария с Младенцем. Нидерланды, ок. 1440 г. London. National Gallery. № NG2609

Дева Мария с младенцем Иисусом сидит перед круглым каминным экраном из желтоватой соломки — он помещен за ее головой, словно сияющий ореол. Вместо условного иконографического знака (нимба) мастер изобразил реальный предмет, встроенный в логику изображенного пространства — богатого фламандского дома.

Во многих рукописях популярнейшего «Романа о Розе» (XIII в.), где на языке аллегорий описывается любовное томление и испытания, которые ждут влюбленного, прежде чем он овладеет дамой (сорвет цветок), изображен коронованный юноша — Бог любви ( Dieu Amour ). Дальний потомок античного Эрота (Купидона), он вооружен луком со стрелами, а за его спиной, словно у ангела, сложены крылья. Порой вокруг его головы появляется цветной нимб, словно полагавшийся ему по божественному статусу (349).

Куртуазный бог, олицетворявший могущество любви и ее власть над смертными, конечно, не был конкурентом Христу. Эта была ожившая аллегория, каких немало в средневековой литературе и иконографии. Хотя, в отличие от аллегорий Смирения или Церкви, у Dieu Amour были языческие корни, он, как и многие другие обломки античного мифа, давно был религиозно нейтрализован. Потому иллюстраторы «Романа о Розе» могли, не страшась обвинений в кощунстве, представлять это аллегорическое божество с нимбом.

349. Гийом де Лоррис, Жан де Мён. Роман о Розе. Северная Франция, ок. 1340 г. London. British Library. Ms. Royal 20 A XVII. Fol. 16r

Бог любви, словно античный Эрот (Купидон), отправляет стрелу в сердце поэта — главного героя «Романа о Розе».

Христианская традиция издавна противопоставляла чистую любовь к Богу и ближнему ( caritas ) и плотскую страсть, чувственное вожделение ( cupiditas ). Однако в куртуазной поэзии XII–XIII вв., прославлявшей томление по прекрасной Даме, земная любовь была реабилитирована и одухотворена, превратившись почти что в религиозное чувство, а любовь к Господу и Деве Марии в ту же эпоху часто стали описывать с помощью чувственных и даже сексуальных метафор (см. тути далее). В одной рукописи со стихами провансальских трубадуров, созданной в Падуе в конце XIII в., Бог любви был изображен не просто как юноша, пусть и с нимбом, а как шестикрылый серафим в короне. Огненные серафимы считались высшим из ангельских чинов, который горит пламенем любви к Господу. Они окружают его престол и вечно славят «Свят, Свят, Свят» (Ис. 6:3). Согласно францисканскому преданию, именно в облике серафима Христос в 1224 г. на горе Алверно явился Франциску Ассизскому, чтобы даровать ему стигматы — vulnera amoris , такие же раны, как у Христа, награду за его любовь к Распятому. В провансальском песеннике серафический Бог любви предстает без нимба (видимо, чтобы его не спутали с настоящим серафимом). У него три сросшихся друг с другом лица — в таком монструозном обличье в средневековой иконографии можно было увидеть как Сатану с Антихристом, так и Троицу.

В 1415 г. на Констанцском соборе сожгли чешского проповедника Яна Гуса. Сожгли, водрузив ему на голову позорный бумажный колпак (т. н. «митру») с изображением чертей — тех, кому он (якобы) служил.

Если для Католической церкви Гус был архиеретиком, отправившимся из костра прямиком в преисподнюю, для его последователей, гуситов, он, конечно, стал величайшим святым — таким же, как раннехристианские мученики, которых сжигали, травили зверями или пытали до смерти язычники-римляне.

При этом на многих гуситских изображениях констанцской казни еретический колпак с демонами вовсе не стали вымарывать, а сохранили, но переосмыслили. Из знака позора он трансформировался в мученическую корону св. Яна и один из его опознавательных атрибутов (аналогично для ранних христиан крест, который в Римской империи был инструментом позорной казни, превратился в главный символ спасения и триумфа над смертью).

В инициале из Смысловского градуала, богослужебной рукописи, которая была заказана одним семейством дворян-гуситов, Гус изображен одновременно и в своем колпаке с чертями, и с золотым нимбом (350). По обе стороны от него стоят предшественники — иерусалимский диакон Стефан (I в.), которого почитали как первого христианского мученика, и римский диакон Лаврентий (III в.), которого, по преданию, за отказ поклониться идолам заживо изжарили на железной решетке. Смысл этого соседства ясен: Гус — это новый мученик, а Римская церковь, которая его сожгла, — новый мучитель, царство Антихриста.

Спустя век после констанцской казни единство католической Европы потрясла Реформация. Начавшись в германских землях с проповеди Мартина Лютера и других критиков Римской церкви, она в XVI в. прокатилась по большей части Европы. Протестанты упразднили культ святых и объявили почитание их образов идолопоклонством. Более радикальные иконоборцы — прежде всего, последователи французского богослова Жана Кальвина — полностью очистили свои храмы от изображений. Лютеране, придерживаясь более мягкой линии, создали собственную иконографию, однако роль образов у них ограничивалась назиданием в вере — им не молились и не ждали от них чудес.

350. Смысловский градуал. Чехия, ок. 1490–1495 гг. Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Ms. Suppl. mus. sam. 15492. Fol. 285r

Однако в 1521 г., когда Лютер уже порвал с Римом, но первые волны протестантского иконоборчества еще не поднялись, Ганс Бальдунг Грин выгравировал его портрет с сияющим ореолом и голубем Святого Духа (351). Суть послания была проста — труды виттенбергского доктора столь же боговдохновенны, как и писания древних Отцов Церкви. Например, св. Августина или св. Григория Великого издавна представляли с голубем, «диктующим» их творения. На гравюре Лютер, враг культа святых, сам предстает как святой, причем, что особенно важно, еще при жизни. Позже отца немецкой Реформации часто изображали как пророка — нового Моисея, ведущего христиан из египетской тьмы к свету Евангелия, или как нового Геракла, который с легкостью побеждает католических теологов. По Германии даже стали ходить легенды о том, что его портреты не сгорают в огне (такие же истории в течение многих веков рассказывали о католических образах святых, которые протестанты приравнивали к идолам). Однако нимб вокруг головы Лютера появлялся уже крайне редко.