Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Губкин в это время уже спал глубоким сном.

На следующий день на раненую ногу наложили гипс. Георгия словно заковали в панцирь. Открытыми остались лишь грудь, руки и ноги ниже колена. Целый месяц он не мог повернуться без чужой помощи. Рана, скрытая в гипсе, так зудела, что хотелось ее разодрать.

Однажды утром в госпитале поднялся переполох. По телефону позвонил командующий армией генерал Крылов. Он интересовался здоровьем комбата Губкина, сказал, что собирается приехать. Санитары тут же принялись все кругом драить, чистить.

Во второй половине дня в палату, где лежал Георгий, вошли командарм генерал Крылов, член Военного совета армии генерал Пономарев и несколько военных корреспондентов в сопровождении начальника госпиталя и главного хирурга.

Генерал Крылов, поздоровавшись, сел на стул рядом с койкой Губкина и крепко пожал ему руку.

— Ну-ка расскажи, товарищ комбат, как это ты носилки превратил в командный пункт? — сказал с улыбкой. — Значит, раненный, продолжал руководить боем? Молодец! И твои орлы наступали геройски!

Губкин смущенно молчал, не зная, что сказать командующему.

— Эвакуировать было невозможно, вот и стали носилки командным пунктом.

— Не скромничай, хорошо командовал, товарищ капитан!

— Извините, товарищ генерал, я старший лейтенант!

— Никакой ошибки тут нет, товарищ капитан! Приказ уже подписан. Конечно, такое событие следовало бы отметить. Да медицина, думаю, — генерал кивнул в сторону начальника госпиталя, — будет против. Но звездочку мы все же обмоем. Дайте спирту! — распорядился командарм.

В руках Крылова блеснули две золотистые звездочки. Он опустил их в стакан и подал Губкину:

— Вот, держи, чтоб не ржавели. А выпьем, когда на ноги встанешь. — Крылов обернулся к адъютанту, взял у него орден Красного Знамени, склонился над Губкиным и прикрепил награду прямо на рубашку. Губкин взглянул на пурпурное знамя, играющее переливами, как шелк на ветру, и ему невольно вспомнилось, как он бегал с ребятами в Дом Красной Армии, чтобы только посмотреть на буденновца — кавалера ордена Красного Знамени.

— Поздравляю, герой! — Крылов осторожно обнял капитана. — Мы с тобой еще повоюем. Попомнят нас фашисты!

Через день после этой встречи в армейской газете был опубликован портрет капитана Губкина и очерк о его подвиге.

Муза вбежала в палату разрумяненная, сияющая и, передавая Георгию газету, воскликнула:

— Тут о вас написали!

Георгий пробежал строчки глазами, посмотрел на счастливое лицо Музы и улыбнулся:

— Корреспондент так меня разукрасил, что сам себя не узнаю…

Радостными были минуты, когда сняли гипс. Губкину разрешили ходить. Он сам поднялся с койки, взял под мышки деревянные костыли и в сопровождении палатного санитара, пожилого коренастого солдата, сделал первые шаги. Голова у него закружилась, колени задрожали, и он упал бы, если бы санитар не поддержал его.

После обеда, не дождавшись санитара, Губкин снова встал на свои ходули и шаг за шагом стал упорно учиться ходить.

До дежурства Музы в понедельник оставалось еще два дня, а Георгий хотел удивить и преподнести сюрприз, встретив ее у входа в палату. Он представлял, как она обрадуется. Губкин теперь не мыслил себя без Музы. Может, оттого, что он обязан ей своим выздоровлением? Нет, совсем не от этого. В нем происходило нечто такое, что волновало и радовало, заставляло учащенно биться сердце.

…Наконец-то, отложив костыли, он стал передвигаться с помощью трости. Нелегко давался ему каждый шаг. Наступать всей ступней раненой ноги было нестерпимо больно. От резких движений перехватывало дыхание.

Несмотря на ограничения врачей, Губкин о каждым днем увеличивал расстояние для своих прогулок. Однажды на лесной поляне его вместе с Музой встретил Четверяков. Умудренный жизненным опытом, главный хирург сразу понял, что в скором времени ему, очевидно, придется расстаться с одной из опытнейших медсестер. Увезет ее Губкин с собой. И, досадуя на это, главный хирург в то же время радовался за них: «Они нашли друг друга и полюбили. И пусть будут счастливы… Сколько пришлось пережить этому молодому капитану! Жизнь его висела на волоске. И Муза… отдала ему свою кровь… Нет, я не вправе мешать их счастью, которое они выстрадали, заслужили».

Как ни подгонял Губкин время, выздоровление шло медленно. И тоска по боевым товарищам все чаще стала накатываться на него. А врачи предсказывали еще месяц лечения.

Муза как-то шутя спросила:

— Георгий Никитович, когда же вы пригласите меня на танцы?

— Какие там танцы, сестричка! Все еще хромаю.

— Ничего, скоро окрепнете, уедете в свою часть и забудете и о ране и о сестричке своей…

— Нет, забыть я вас теперь уже не смогу. — Георгий сказал это так проникновенно, что улыбка сразу сошла с лица Музы. — Вы же мне жизнь спасли!

Губкин всей душой рвался на фронт. После холодных и сырых траншей и блиндажей, где от каждого разрыва вражеского снаряда вздрагивала земля и во все щели сквозь накаты сыпался песок, госпиталь показался ему райским уголком. Он заново приучался держать в руках вилку, нож, удивлялся тишине в палатах, забытому вкусу белого хлеба. Но после того как пошел на поправку и собственная боль начала утихать, стала особенно заметна боль чужая. Страдальческие глаза, землистые лица и окровавленные повязки раненых угнетали его. Совсем случайно он встретил ефрейтора из своего батальона и обрадовался ему, как родному.

— Здравствуй, Штанько! Не узнаешь комбата? — дружески окликнул он ефрейтора, у которого рука была в гипсе.

— Что вы, товарищ капитан! Я, конечно, узнал вас, только моя фамилия Черненко. А Штанько тоже из нашей роты, но он погиб еще до вашего ранения, когда брали Шумшино. Штанько прошагал с вами аж с Курской дуги и в разведку ходил!

Комбат смутился, что перепутал фамилию. А ведь когда был ротным, знал всех подчиненных наперечет… Все меньше и меньше оставалось старых солдат в строю.

Встреча с ефрейтором взволновала Губкина, заставила вспомнить фронтовых товарищей из родного 2-го стрелкового батальона: Кудрявцева, Зайцева, Ветрова, Образцова. Где они теперь?

Когда Губкин вернулся в палату, как нарочно, по радио передавали его любимую песню:

Песня совсем разбередила Губкину душу. И так захотелось скорее попасть к однополчанам — на фронт!

Он делал все возможное, чтобы побыстрее вернуться в свою дивизию. Начальство госпиталя пошло ему навстречу, хотя полный курс лечения не был закончен.

Накануне выписки Губкин встретился с Музой в сосновой роще, где располагался штаб госпиталя. Последнее время Музе казалось, будто Георгий стал избегать ее, а она тянулась к нему всем сердцем. И вот он уезжает.