Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Увидимся ли еще? — спросила она, крепко сжав руку Губкина.

— Непременно увидимся. И надеюсь, не в госпитале! — сказал Георгий.

Они медленно пошли по тропинке, потом свернули в глубь леса.

Георгию так было хорошо и приятно идти с ней рядом, что он действительно забыл о своей ране, хотя нога все еще побаливала. Хотелось вот так идти и идти вместе всю жизнь. Только Музе не давала покоя мысль о том, что Георгий женат. Порой, оправдывая его, пыталась оправдаться и перед собой. Не раз Муза слышала: «Война все спишет». Но легкомысленно флиртовать, хотя бы даже с симпатичным ей человеком, она не могла. Полюбила его, даже себе боялась в этом признаться.

И теперь, провожая Губкина на фронт, Муза больше всего на свете желала, чтобы он остался жив. Многое хотелось ей сказать ему, но не было сил решиться. Георгий понял душевное состояние Музы. Они остановились. Девушка доверчиво смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто ждала чего-то очень важного для себя. Такой взгляд ее он помнил еще с Саратова. Тогда Георгий, не опомнившись от фронтового ада, тоже с немым восхищением всматривался в ее черты, поражаясь той чистоте и глубокой искренности, которые отражались в каждой черточке ее лица.

Георгий обнял ее и прижал к своей груди.

— Я люблю тебя. Ты должна это знать. С тобою теперь связаны все мои помыслы, все надежды. — Он говорил ей ласковые, идущие от самого сердца слова признания и очень хотел, чтобы она ответила тем же.

Муза была готова на все, лишь бы не расставаться с любимым…

— Возьми меня с собой на фронт! — вырвалось у нее.

Георгий в первый момент обрадовался, но тут же сник, вспомнив, как молоденькая санинструкторша, вынося раненого из-под огня, погибла на вокзальной площади в боях за станцию Шумшино.

— Что же ты молчишь? — взволнованно спросила девушка.

— Нет, дорогая, ты останешься в госпитале, я не вправе подвергать тебя смертельному риску! — Он ласково провел ладонью по ее щеке: — Пойми меня правильно. Если судьба будет к нам благосклонна, встретимся сразу после войны.

— Война может разбросать нас в разные стороны. Где мы будем искать друг друга?

Губкин подумал и ответил:

— Там, где жили до войны. Найдем через родных.

— Ты прав, — улыбнулась Муза. — Я дам тебе московский адрес. Куда бы ты ни ехал, Москвы не минуешь. А я буду ждать тебя!

— Только обязательно жди и верь в нашу встречу!

Капитан Губкин вернулся в свою дивизию. К тому времени Западный фронт был преобразован в 3-й Белорусский. Вместо генерала армии В. Д. Соколовского фронтом командовал Герой Советского Союза генерал-полковник И. Д. Черняховский. Дивизию возглавил генерал-майор Б. Б. Городовиков. Офицеров, прибывающих на пополнение, комдив принимал лично.

Губкину и прежде приходилось представляться по случаю назначения на должность, но генералу — впервые, и это волновало Георгия. Он слышал от сослуживцев, что Басан Бадьминович — строгий, требовательный человек, отличный знаток военного дела, особенно тактики, и от подчиненных требовал того же. От того, как ответит Губкин на вопросы генерала, будет зависеть его дальнейшая служба: ошибись он в чем-то, и снова может оказаться начальником штаба батальона, а этого Георгию не хотелось. Он любил действовать, проявлять свою волю, умел повелевать и обладал организаторскими способностями, а сидеть в штабе за картами, бумажками было не в его натуре.

Пока комбат шел на КНП дивизии, время было все переосмыслить, обдумать ответы на возможные вопросы. Дверь блиндажа командира дивизии он открыл без прежней робости. Городовиков приподнялся со стула и шагнул ему навстречу. Комдив показался Губкину властным и внушительным, и от его пронизывающего взгляда стало как-то не по себе.

Внешне генерал был подтянут, и генеральская форма красиво облегала его высокую стройную фигуру. Служба в кавалерии наложила на Городовикова свой отпечаток. Черные как смоль усы, ослепительно белые зубы на смуглом, словно отлитом из бронзы лице, волевой подбородок придавали ему солидность и особый лоск. Говорил он по-русски свободно, лаконично, с едва заметным акцентом. Губкин вспомнил, откуда ему знаком генерал: он был удивительно похож на своего дядю — героя гражданской войны, легендарного командарма 2-й Конной армии Оку Городовикова, портреты которого Георгий видел не раз.

— Как ваши раны, как самочувствие? — спросил генерал Губкина.

— Нормально, товарищ генерал, подлечили. Готов в строй и в бой.

— Думаю, спешить не надо. Время еще есть. Пока побудете в моем резерве, отдохнете, долечите раны. Давно воюете?

— С июля сорок второго, из-под Сталинграда!

— Опыта, значит, у вас достаточно. — Немного помедлив, Городовиков спросил: — Георгий Никитович, а как вы смотрите на боевые действия батальона в отрыве от главных сил? — и испытующе посмотрел в глаза Губкину. Георгия немало удивило, что генерал обратился к нему по имени и отчеству, держится так просто с ним. Это располагало к откровенному разговору.

— Немцы только и ждут удобного момента, чтобы контратаковать с фланга, поэтому соседи не должны отставать.

— За фланги не следует беспокоиться, постараемся их прикрыть и своевременно развить успех. На мой взгляд, батальон располагает силами и средствами, позволяющими ему действовать самостоятельно. По сути дела, именно в нем закладывается взаимодействие подразделений всех родов войск. У меня в кавалерийском полку было почти столько же эскадронов, сколько в батальоне стрелковых рот. Я лично отвожу батальону важнейшее место в боевом порядке дивизии. Поэтому, исходя из обстановки, иногда буду придавать для его усиления столько артиллерии и танков, сколько другой полк не получит. Ими, конечно, надо уметь управлять. Такой батальон, оставаясь мобильным, в хороших руках не уступит полку.

— Товарищ генерал, а не получится в этом случае подмена полка?

— Думаю, что этого не произойдет. Полк порой тяжеловат на подъем, батальон же более мобилен. Так что, товарищ комбат, обратите внимание на изучение возможностей артиллерии, танков и, разумеется, на организацию взаимодействия с ними.

Губкин, вернувшись от комдива, с радостью обнаружил письмо от бывшего сослуживца Ахметова. С нетерпением распечатал конверт.

«Дорогой Георгий Никитович! С письмом задержался, — писал Ахметов, — долго разыскивал вашу полевую почту. После ранения нахожусь в госпитале на излечении. Был бы рад снова служить под вашим началом… В конце августа немцы здорово навалились на нашу дивизию. Дальневосточники стояли насмерть, до последнего снаряда, до последнего патрона. Но силы были неравны. Командир и комиссар нашего полка погибли. Вырвавшиеся из окружения остатки дивизии в составе сводного полка заняли оборону на Мамаевом кургане, под Сталинградом, штаб дивизии вывели на переформирование. Меня направили в Ташкентское пехотное училище. Будучи уже командиром взвода, успел побывать в бою…»