Валерий Карбалевич - Александр Лукашенко: политический портрет

Когда Лукашенко дает указания по технологии сельскохозяйственного производства, то прямо на глазах исчезает президент и появляется директор совхоза. При этом чувствуется, что вторая роль гораздо более натуральна и органична. Он говорит о том, что лучше знает. Здесь и подлинный пафос, и настоящая поэзия.

Высказывания Лукашенко о рыночной экономике весьма противоречивы. На словах он не против нее, но понимает это явление своеобразно. Президент готов принять только положительные стороны рынка (высокую производительность труда, товарное изобилие), но не воспринимает отрицательные (социальную дифференциацию, безработицу). Больше всего Лукашенко не нравится в рыночной экономике ее несправедливость. Такие представления типичны для массового сознания.

Он постоянно пугает людей рыночной экономикой: «Некоторые думают, что «в рынке» будут сидеть сложа руки, ничего не делать, а будет как на Западе — изобилие. Да если бы наши люди не по фасадам увидели, что такое западное изобилие, они бы сказали: «Давай советские времена, давай устанавливай эту цену, регулируй и так далее!» Ведь рынок — это напряженнейшая работа, и притом на одно рабочее место 10–12 претендентов — иди конкурируй». Если страна перейдет к рынку, уверяет он, ее ждут «провал и дестабилизация общества». В случае введения частной собственности на землю, утверждает президент, ее скупят иностранцы, «а те, кто работает на земле, селяне, окажутся в положении изгоев и рабов». И вывод: «Поиграли в рынок и хватит. Надо серьезно браться за работу».

Но в то же время он понимает, что избежать рыночной экономики не удастся, потому рассматривает ее как неизбежное зло. «Ведь в этот бешеный рынок не я же вас привел! Я сам его ни душой не воспринимаю, ни сердцем по многим направлениям. Но куда денешься?! Мы все туда пришли! Кто хотел — сознательно пришел, кто не хотел — затянули».

Много усилий тратит Лукашенко, чтобы опровергнуть тезис, будто частная собственность эффективней государственной: «Отечественный и зарубежный опыт свидетельствует, что эффективность производства зависит не столько от формы собственности и смены вывески, сколько от системы государственного регулирования экономических отношений, организации производства, качества управления, уровня квалификации кадров». И в качестве доказательства обращается к опыту СССР: «У нас была идеальная экономика в советские времена. Но мы ошибку допустили, не дали возможности раскрепоститься человеку, сохранив при этом систему власти. А вообще у нас была честная и порядочная экономика».

Как сочетается «идеальная», «честная и порядочная экономика» с закрепощением человека — вопрос любопытный, хотя и риторический. Еще раз хочется напомнить, что в период советской перестройки Лукашенко оценивал ту экономическую модель как «страшно ненормальную систему». Но теперь по политическим соображениям ему нужно доказывать, что «государственная собственность сегодня не хуже частной собственности, особенно в тяжелый переходный период», поэтому нет таких сфер, где управление экономикой со стороны государства было бы неэффективным.

В 1990-е годы, апеллируя к драматическому опыту реформирования российской экономики, Лукашенко прибегает к характерному для него убойному аргументу: дескать, идея реформ есть коварный западный проект, дабы погубить нашу экономику. «Это был тонко спланированный план уничтожения самого крупного соперника Запада — бывшего Советского Союза»; «Эта идея подкидывалась оттуда, «из-за бугра». Вы не задумывались, почему? Потому, что им нужен был рынок сбыта, и они пытались сломать наше сельское хозяйство, которое работало не хуже, чем в Западной Европе. Мы-то это сегодня знаем. И слава Богу, что у нас хватило ума не пойти этим путем. Это был прозападный курс, чуждый для нашего народа».

Президент упорно навязывает отождествление понятий «реформа» и «развал»: «Мы отказались от термина «реформирование», поскольку он дискредитирован. И сегодня мы говорим не об «ускорении реформ», потому что это равноценно развалу. Мы ввели новый термин… «усовершенствование экономики»». Лукашенко убеждает, заклинает, отговаривает от реформ: «Давайте не будем разрушать то, что есть… И многие думают: вот сейчас развернем реформу на селе, и молоко неизвестно откуда потечет. Не будет! Реформирование — это в два раза сложнее, чем работа в нынешних условиях. Если вы готовы, идите на это. Не готовы, не портите себе настроение и людям»; «Надо идти проверенным путем, а не упражняться в реформах»; «Производите качественную продукцию и продавайте. Какая реформа еще нужна в стране?» Целых 13 лет белорусский лидер опасался даже косметических перемен, минимальной либерализации хозяйственной жизни.

Весьма показательно отношение Лукашенко к приватизации государственной собственности. Придя к власти, он сразу же приостановил приватизационные процессы, пугая народ ужасами «дикой приватизации» в России и других посткоммунистических странах, называя ее «грабежом», «дурью несусветной». Выступая в марте 2000 года в Палате представителей, он более откровенно объяснил свою позицию. Президент заявил, что ради погони за призрачными инвестициями государство не пойдет на приватизацию, в противном случае оно утеряет контроль над экономикой. Лукашенко прекрасно понял всю опасность процесса приватизации для режима единоличной власти: «Но скажите, зачем мне сегодня в Беларуси продавать два нефтеперегонных завода?.. Ведь собственность — это власть. Я их не отдаю, поскольку мне надо осуществлять власть».

Кроме того, он стремился избежать отрицательных социальных последствий приватизации: сокращения работников на приватизированных предприятиях и роста безработицы, избавления новых собственников от социальной сферы заводов и фабрик, прекращения перекрестного субсидирования и пр. Ведь это могло ударить по его популярности.

Хотя приватизация формально продолжалась, однако был создан громоздкий механизм ее торможения. Покупатели государственной собственности должны были выполнить 20 условий: сохранение профиля предприятий, наращивание инвестиций, социальные гарантии работникам, повышение зарплаты и пр. Была прекращена ваучерная приватизация, введен мораторий на движение акций, приостановлена деятельность специализированных инвестиционных фондов, проведена переоценка всех фондов предприятий, что увеличило их стоимость в десятки, сотни и тысячи раз. Все мало-мальски значимые сделки с имуществом требуют согласования с президентом. Каждый год правительство добросовестно составляло планы приватизации, но они стабильно не выполнялись. Например, в 2004 году госбюджет должен был получить от продажи госсобственности 100 млрд белорусских рублей, а в реальности получилось только 3 млрд. Но это единственный плановый показатель, за который президент строго не спрашивал. Лукашенко боится продавать не только крупные предприятия тяжелой промышленности, что еще как-то можно понять. Но даже в легкой промышлености, сфере торговли приватизация происходит в ограниченных масштабах. Например, отказ продавать предприятия по производству продуктов питания президент объяснил тем, что они обеспечивают продовольственную безопасность страны.