Борис Наумов - А почему бы и нет

Акраминский, видимо, всё-таки знал причину моей поездки, поэтому он больше не задавал вопросов.

— Ладно, молчишь? Молчи. А от сгущёнки не откажусь.

Прибывшие из маршрута Лев Владимирович и Володя, ни о чём меня не спрашивали, видно, думая, что я летал специально за сгущёнкой и сахаром.

У меня ещё несколько дней, нет-нет, да и появлялась нехорошая мысль о том, что если бы Главным геологом был другой человек, то, вполне возможно, я сейчас уже был бы в гимнастёрке и кирзовых сапогах, вместо моих любимых, болотных.

Заполярный май в полную силу старался напомнить о себе всем — и людям, и животным и растениям, и насекомым. Солнце продолжало целыми сутками радовать нас своим теплом. Старожилы северного края спокойно подстраивали свою жизнь под условия круглосуточного светового дня. Для меня это явление было удивительным, непривычным и одновременно интересным.

Тундра зазеленела и зацвела разными красками. Снег оставался только в оврагах, руслах рек, за крутыми подъёмами скал.

Мы с Борисом с удовольствием шли в маршрут, стараясь больше использовать «ночное» время. В такие часы не было жарко в наших одеяниях и сапогах.

Мне часто стали вспоминаться казахстанские плёсы с обилием голодных комаров. Эти воспоминания всегда заканчивались одной мыслью:

«Эх, хорошо было бы, если бы здесь, на Чукотке, было бы столько же комаров, как в Казахстане». А думалось мне так потому, что здесь комаров в десятки, сотни раз больше, чем там, вокруг плёсов. Полчища комаров тучами кружились над нами, застилая дорогу и звеня в ушах непрестанным, надоедливым писком. Конечно, если бы не применять защитные средства от комаров, то работать было бы невозможно. Перед выходом в тундру мы натирали все открытые части тела антикомариным средством «репудином», а на голову надевали накомарник. Дышать в таком уборе было трудно, приходилось время от времени сетку поднимать, чтобы глотнуть порцию свежего воздуха. Комары не упускали такого момента и, вовсю пользовались минутной возможностью залезть в уши, рот, нос, чтобы отхватить свою порцию свежей человеческой крови. Часто нервы не выдерживали такого издевательства. Хотелось куда-то зарыться, чтобы не слышать комариного писка. Если такое происходило в середине дня, когда становилось по-настоящему жарко, и пот струйками стекал по искусанному лицу, то всё это «удовольствие» достигало своего апогея.

Однажды и мои железные нервы не выдержали комариного издевательства. Наш маршрут заканчивался, мы с Борисом были измотаны до предела. Идти не только не хотелось, но и, как говорят, не моглось. Оставалось километра три до базы. Мы шли вдоль ручья, собирая последние образцы породы. За спинами у Бориса и у меня уже было килограммов по десять груза. Кроме того, как всегда, было ружьё, геологическое снаряжение, кое-какая посуда. Идти было тяжело, жарко и психологически невыносимо от комариного жужжания вокруг головы.

В конце концов, Боря не выдержал, лёг на землю лицом вниз, закрылся от комаров и заявил мне:

— Всё, я дальше не пойду, иди без меня.

— Да, ладно, давай отдохнём минут десять и потихоньку двинем дальше. Осталось идти не больше часа.

— Пропади всё пропадом, никуда я не пойду.

Он снял с плеч рюкзак, отбросил в сторону ружьё, поднял накомарник и, молча, продолжал лежать.

— Хватит, Боря, вставай, — говорил я ему, спустя некоторое время, — не будем же мы здесь ждать зимы, когда комары исчезнут.

— Я никуда не пойду.

Нервы у него полностью исчерпали запас прочности, он не управлял уже своими мыслями, действиями. Мне тоже было не легче, но с трудом я ещё держал себя в руках.

Прошло ещё десять минут.

— Боря, я пошёл, оставайся. Ружьё я забираю, пусть медведь подойдёт к тебе познакомиться.

— Ну, и пусть, лучше медведь, чем эти. — он подумал, как бы, пострашнее обозвать комариную свору. — кровопийцы.

И тут мои нервы тоже сорвались с тормозов. Я был старшим, ответственным за маршрут, за наши жизни.

— Если ты сейчас не встанешь, я застрелю тебя, — схватил я ружьё и наставил на Бориса. Он на миг поднял голову, увидел ствол ружья, нацеленного на него, испугался и.

— Встаю, встаю, опусти пушку. В этот миг я, вдруг, понял, что я не пугал его и мог совершить самое страшное. Действия мои были неосознанными и неконтролируемыми.

Когда Борис стал подниматься, я присел не корточки. Мои ноги не держали измученное тело. Нервный взрыв отнял все силы, нужно было срочно восстановиться.

Боря встал, надел свой рюкзак, осторожно вытащил из моих рук ружьё.

— Хватит сидеть, пошли, — сказал он.

— Извини, друг, сорвался.

— Я тоже не сдержался. Извини.

Заглушив обоюдный срыв, мы, молча, пошли дальше. При подходе к лагерю, мы почувствовали себя увереннее, появились резервные силы организма.

Начальник партии встретил нас у своей палатки. Он уже начал выходить в маршруты, то с Тараканским и Володей, то, вместо Тараканского, с Володей.

Начало июня. Природа ожила в полную заполярную силу и сплошным покровом разноцветья раскрасила тундру. Насекомые спешили опылить цветы, помочь им сохранить своё очарованье ещё на долгие годы.

В маршрут мы выходили всё в тех же болотных сапогах — между кочками, поросшими травой, ещё сохранялась талая вода. Растаявший снег был идеально чист. Здесь нет ни коптящих заводов, ни автомобилей, загрязняющих среду. Мне нравился вкус этой воды, похожий на родниковую, очищенную природой воду. Я частенько прикладывался к ней, чтобы утолить свою жажду. Холодная, свежая и чистая, как слеза, водичка доставляла удовольствие.

Как-то Акраминский увидел меня, стоящего на четвереньках между кочками и сказал:

— Не советую пить эту воду.

— Почему? Она чистейшая. Одно удовольствие.

— Я знаю, но дело не в этом. Ты идёшь разгорячённый и пьёшь ледяную воду. Рано или поздно ноги напомнят тебе об удовольствии и ненасытности. Они объявят тебе забастовку.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Не захотят больше носить тебя.

После этого я перестал наслаждаться такими дарами тундры. Акраминскому я верил во всех его делах и словах.

Снег отдельными островками лежал в русле нашей реки Ичувеем. Мы перенесли оставшийся ящик масла в один такой островок-холодильник.

В некоторых местах, где русло глубокое, снега за зиму собирается столько, что он может не растаять за всё чукотское лето. Мне вспомнился случай, который произошёл со мной в конце мая или уже в июне. Снег в тундре в основном уже сошёл, но оставался по руслам рек. Мы с Борей возвращались на базу после завершения маршрута — уставшие и довольные проделанной работой. Оставалось пройти метров пятьсот-шестьсот. Впереди был массив снега в глубоком русле реки. Мы решили пересечь эту речку по снегу, рассчитывая на то, что снег за зиму уплотнён ветрами и по нему, как по асфальту, можно ходить, не оставляя следов. Но оказалось, что талая вода, протекая по руслу под верхним слоем снега, сделала его рыхлым и ненадёжным. Я смело шагнул по снегу, сделал несколько шагов и, провалившись, быстро пошёл в снежную пучину. Рюкзак за спиной помог мне за пару секунд провалиться по самую шею. Барахтаясь, я крикнул Борису, чтобы он протянул мне ружьё. Мне повезло, что я недалеко от берега совершил снежное купание и сумел ухватиться за ствол ружья, поданный мне Борисом. Он тянул меня несколько минут, опасаясь соскользнуть в снег по мокрому берегу. Картина спасения была, наверно, достойная кисти Репина, под названием «бурлак на Ичувееме». В конце концов, всё закончилось благополучно, даже рюкзак с камнями остался при мне. Мокрый, холодный, замученный через полчаса я предстал перед начальником партии и доложил ему об успешном и полном завершении сегодняшнего маршрута.