Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

Дотошный японец постоянно что-то видел и задавал вопросы. Например, спрашивал:

– У вас там написано, что нужно сэкономить две тысячи квадратных метров рубероида. Это что, значит, не закроете две тысячи квадратных метров кровли?

– Нет, на тех участках, где листы перекрывают друг друга, будем делать нахлёст чуть меньше.

– Не понимаю, если его положено делать по десять сантиметров, как его можно делать меньше? Это же неправильно, это же будет брак. Не экономия, а плохая работа!

Со временем иностранные идеалисты начинали нас понимать. Говорили – и меня это радовало в то время, – что у нас невероятно интересная и правильная жизнь: «Вы живёте так, как считаете нужным, а не так, как вас заставляют жить обстоятельства, пытаются загнать в какой-то угол». И в то же время странные, на наш взгляд, вопросы не прекращались:

– А что, вот этот большой мужчина, который приезжал, он не умеет водить машину?

– Он крупный руководитель, много работает, параллельно решает много задач, очень сильно загружен.

– Да, я понимаю. Я понимаю – он большой босс, у него крупная компания. А этот? Который приезжал на другой машине. Он тоже большой босс?

И в конце концов он дозревал до своего ключевого вопроса: «А нельзя им платить больше, чтобы они сами ездили за рулём?» И такими любознательными, нелинейными, хотя, может быть, наоборот, слишком линейными, были все иностранцы. Но с японцами было особенно интересно.

Задолго до этого, лет за десять-двенадцать, тогда ещё совсем мальчишкой, школьником, я проводил летние каникулы. Они у всех были разные – кого-то родители отправляли в пионерский лагерь, кто-то ехал к бабушкам-дедушкам. А я попал, сразу же после пятого класса, в археологическую экспедицию. И потом ездил каждое лето, вплоть до десятого класса. Всё это было невероятно интересно. Мы тогда до конца не понимали, почему мы так массово и масштабно занимаемся всем этим. Я тогда не подозревал, что всё это уже связывает меня с будущей Саяно-Шушенской ГЭС. Кстати, до сих пор самой большой в стране.

Потом уже, в 83-м, в 85-м, когда я уже стал инженером-строителем, мне стало понятно, для чего проводились археологические экспедиции, – мы гото вили ложе для водохранилища. Из которого, во-первых, нужно было вырубить весь лес, во-вторых, исследовать, изучить все памятники истории и культуры – курганы скифские, уйгурские, кыргызские.

Пожалуй, из всего этого комплекса задач была выполнена только одна, пусть и не до конца, – археологическая. Должны были вырубить лес – его не вырубили. И до сих пор слоем в десятки метров он лежит на дне водохранилища. Или всплывает, когда отгнивают корни – тогда эти десятки тысяч кубов леса загоняют в заливы, скрепляют тросами и ждут, пока он снова не ляжет на дно.

А Ленинградский институт археологии Академии наук СССР проводил перед наполнением водохранилища регулярные большие экспедиции. Приезжали молодые ребята, невероятно образованные, начитанные, и, помимо всего прочего, сами того не подозревая, не желая, передавали всё это нам, мальчишкам, школьникам. Студенты, много читающие, с иностранными языками, из культурной столицы.

Мы напитывались их знаниями о скифах, о том, как они жили и почему именно так, откуда они к нам пришли и куда ушли. Какая у них была культура, почему скифы погребали именно так – в курганах, а монгун-тайгинцы просто сжигали. Всё это было для нас невероятно интересно, мы как-то на этом воспитывались.

От полевых работ нас, школьников, освобождали чуть раньше, и часов с трёх начиналась весёлая походная жизнь – в палатках, с купанием, рыбалкой, короткими радиальными путешествиями, зарисовкой наскальных рисунков, петроглифов. Разные были способы – можно было намочить кальку, положить на наскальный рисунок, промять её, высушить на солнце, скрутить в трубочку. В свиток – для грамотных учёных людей.

Но мы были ребятами довольно шустрыми, ждать было некогда: мне кажется, я с того времени спешу жить, кстати. Мы делали по-другому – накладывали кальку, двое держали, третий брал пучок травы и тёр наскальный рисунок – проявлялся нужный нам оттиск.

Были у нас и большие походы к дальним петроглифам – на лошадях. Это первые познания верховой езды. И тогда уже мы говорили нашим старшим:

– Ты чего так нарядился? Пойдём спокойно, но без сёдел, так что штаны-то надень.

– Да ладно, у меня вот шорты.

Замечу, не «бермуды» длинные, как сейчас. А обычные короткие шорты, чаще даже купальные плавки. Конечно, через три-четыре часа езды он сползал с коня, у него фактически не было кожи на внутренней поверхности бёдер. Зато были стоны, которые оглашали округу.

Это была жизнь, это была ежедневная практика и для нас, и для них.

Врачей не было, хотя были такие специалисты-антропологи, которые определяли по останкам в раскопе пол человека, в каком возрасте умер, чем болел или не болел. Они нам тоже пытались много интересного рассказывать, но я мало что запомнил. Но хорошо запомнил, что антропологами были молодые симпатичные девушки, которые уходили подальше от нашего палаточного лагеря, ложились загорать. А мы вместе с нашими старшими наставниками-студентами ставили нивелир – прибор, который приближал картинку, но при одном-единственном минусе. В нём всё было вверх ногами. Однако это была сущая мелочь.

Естественно, мы работали и в раскопах. Скифские захоронения – это глубина четыре, иногда даже шесть метров. Те, кто был наверху, загорали в плавках и в резиновых сапогах, а те, кто корпел по нескольку часов внизу, – сидели в валенках и полушубках. Но им все завидовали. Потому что они «копали, копали и докопали до клада» – кисточками бережно снимали слои, очищали артефакты. На острие археологической науки, так сказать.

Нам же чаще доставались груды камней, которые нужно убрать вручную. А самое неприятное – под этими камнями были осиные гнёзда, дикие осы. И мы, растревожив их, бежали прятаться в реку, холодную даже в разгар лета, поскольку течёт с ледников.

Кроме ос – змеи. Но к этому привыкали, это была повседневная жизнь лагеря – вышел из палатки, на общем столе – завтрак. Большая тарелка сливочного масла, таз с варёными яйцами и такой же таз со свежими лепёшками. Если совсем удачный день – какао! Сам стол – и обеденный, и теннисный, в зависимости от времени.

После сидения в реке периодически кто-то заболевал. Но был один персонаж, у которого постоянно вскакивал чирей то там, то тут, но обычно сразу несколько. И вот включались медики. Те самые, что главным образом антропологи. Ни до ни после я не видел, чтобы так лечили. Бралась обычная бутылка, горлышко протиралось спиртом, кожа тоже. На чирей ставилось горлышко, а по дну били со всего маху! Чирей просто выбивало наружу. Жёстко. Но с учётом полевых условий и невыносимых мучений – эффективно и своевременно.