Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

Два поколения ждали выполнения обещаний. Сегодня смотришь: вот на окраине города фундаменты, тут должно было быть предприятие, стоят смонтированные колонны, висит полторы панели, потому что остальные панели уже рухнули. Забвение, бурьян. Сколько ещё таких точек на карте? К сожалению, многие люди в России до сих пор где-то в безвременье, как жители тех призрачных городов.

Сейчас, когда я бываю в тех местах, спускаюсь по Енисею – вспоминаю экспедиции, вспоминаю нашу жизнь. Очень бурную, очень насыщенную, интересную, познавательную. С этим местом у меня связано очень многое. Меня туда всегда и очень сильно тянет.

Я возвращался с Таймыра, мы там «колымили», работали, 1974 или 1975 год, окончание студенческих каникул. В красноярском аэропорту ждал своего рейса. Его постоянно задерживали, откладывали, и я пошёл в ресторан в зале ожидания – единственное место, где можно было пообедать.

За соседним столом сидели два таких мощных парня – широкая кость, рост под два метра. Они тоже ели, им принесли то же самое, что и мне, только плюс бутылку водки. Они выпили спокойно, как минералку, ещё под салат. Под суп выпили вторую. Когда они выпивали под горячее шестую бутылку водки – мне стало любопытно, кто они, откуда они.

В Туве у нас не было принято запросто подходить, спрашивать. А они очень приличные, и главное – не было заметно, что они вообще что-то пили. Они не пели песен, не роняли вилок на пол, спокойно разговаривали. И я всё-таки к ним подошёл. Они оказались общительными, пригласили за свой стол.

Естественно, «догонять» я их не стал, даже приближаться. Они откушали ещё одну ноль-пять. Мы говорили ни о чём, какие-то общие вещи, но это тем не менее был разговор о Сибири, кто где родился, где и как жил, кем работал и так далее.

Они выглядели старше меня лет на пять, сейчас я знаю, что на семь: «Мы спортсмены, борцы». А тогда не было в таком объёме информации, мы не знали всех, как сейчас Загитову, Ягудина. Знали, конечно, Роднину, Зайцева, Горшкова, Пахомову, знали хоккеистов.

Это моё первое знакомство с Ваней Ярыгиным. Двукратным олимпийским чемпионом, человеком невероятно широкой души, невероятно добрым, компанейским.

В Абакане был мясокомбинат, и он там какое-то время работал забойщиком. Директор комбината, тоже с очень интересной судьбой, сделал музей Ярыгина. Ваня отправлял туда свою форму, грамоты, награды, и все ходили, гордились земляком. А жил он на другом берегу Енисея.

Так вот, директор мясокомбината в своё время был крупным областным начальником, но на чём-то попался. Его исключили из партии, сняли с должности, но дали последний шанс.

– Дайте мне самое отстающее предприятие. Где уже всё потеряно, всё провалено.

И его поставили на какой-то мелкий цех по переработке мяса. Он развернул невероятно бурную деятельность, он создал большое передовое предприятие. Собрал какую-то консервную линию, начал выпускать мясные консервы – знаменитую на весь Союз «Абаканскую тушёнку».

Но он не остановился, пришёл в вышестоящие инстанции:

– Тут рядом свалка, она же вам не нужна? Отдайте её мне. У нас люди всё время в тяжёлых усло виях, забой животных. Надо, чтобы они отдыхали душой.

Ему отдали эту свалку, и он построил самый большой в Сибири, за Уралом, зоопарк – тигры, леопарды, только слона не было, по-моему.

Он был невероятно деятельным:

– Тут вокзал недалеко, а на одном предприятии выбрасывают старую линию пирожковую.

Его за эти пирожки чуть не посадили – кооперативов ещё не было, а он наладил производство и реализацию на вокзале.

А с Иваном мы поддерживали отношения и когда я уже здесь, в Москве, работал. Для меня было совершенной неожиданностью, когда, полный сил, невероятно авторитетный в спортивной среде, не дожив даже до пятидесяти лет, Ваня трагически погиб в автоаварии.

Я часто вспоминаю, как ему не хватало обычного кресла и, когда он хотел подремать, мы ему уступали, скажем так, пространство, он вытягивал ноги, и ноги эти уходили далеко в салон самолёта. Сегодня, когда я бываю в тех местах, когда переезжаю через плотину на другой берег Енисея, я вижу там храм. Его поставил Ваня.

Говорю искренне: уровень интеллекта, воспитания спортсменов, особенно для попадания в сборную Советского Союза, был если не выше, то на одной планке с уровнем спортивных побед. Члены сборной СССР по хоккею, к примеру, Александр Сергеевич Якушев, Алексей Касатонов, Слава Фетисов, Серёжа Макаров, Саша Мальцев или Сослан Андиев – борец-тяжеловес. Это люди, несмотря на все свои спортивные достижения, не «зазвездившиеся» и невероятно интересные.

Вроде бы зачем вспоминать всё это? Но это люди, это лица, это персонажи того времени, эпохи. Объединённые прямо, косвенно вокруг той большой стройки – Саяно-Шушенская ГЭС, Саянский алюминиевый завод, город Саяногорск.

И песни Пахмутовой и Добронравова, и песня Игоря Морозова «Где-то багульник на сопках цветёт, кедры вонзаются в небо» – это всё оттуда, это всё про них, про нас. И очень хочется туда.

Начало короткой партийной карьеры прошло под сенью разных, не всегда понятных действий и решений Москвы. Я участвовал в различных конференциях, их в ту пору было множество: Общество борьбы за трезвость, кооператоры, фермеры (очень непривычное для того времени слово). Фермеры, пожалуй, меньше всего митинговали и больше всех удивляли Союз. Оказалось, советский фермер может получить себе тысячу гектаров и успешно обрабатывать землю без партийного руководства. Для многих это было непостижимо – своя земля, своё хозяйство, своя техника! Угодья!

В то время Горбачёв с товарищами каждую ночь что-то выдумывали, а наутро изумляли страну. И вот все партийные чиновники получили задачу – разъехаться по городам и сёлам, заводам и фабрикам. И убедить-таки соотечественников, в первую очередь однопартийцев, сохранить статью Конституции о «руководящей и направляющей роли КПСС».

Лето 1989 года. Распределили кого куда.

Мне достались Енисейск и Лесосибирск, небольшие города на юге Красноярского края. Там мне надо было работать – зажигать сердца «шершавым языком плаката», как писал Маяковский.

В Лесосибирске собрали актив – наиболее деятельных членов партии, руководителей. Уже тогда со всех углов наполненного зала сквозило ироничное и снисходительное понимание: «Ну давай, агитируй».

Убеждал, что без «руководящей и направляющей» нам ну никак не понятно, куда идти. И как идти – тоже понятно смутно.

Именно тогда впервые понял и почувствовал: тяжелее всего и утомительнее убеждать в том, во что сам не очень веришь. Без вдохновения такие вещи не получаются. Надо ведь импровизировать, заряжать людей энергией…