Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

Переговоры были долгими. Сами афганцы сомневались, председатель горисполкома истерил.

– Это сумасшествие, я никогда на это не пойду, это преступление! Этого нельзя делать, потому что там есть вообще неженатые и без детей, мы им дом, а они мало ли…

– Но кредит же они возьмут, будут по нему рассчитываться. Не вы им, они сами себе построят дом. Причём именно такой, какой им нужен. Земля ничего не стоит, она государственная, единственное нарушение – это норма, что им нельзя получать больше восемнадцати квадратных метров на человека.

В итоге это был первый случай в стране, когда мы заложили целый посёлок для ветеранов войны в Афганистане. Он так и назывался – Посёлок афганцев. Не знаю, живут там сейчас эти ребята или нет, но то, что мы его начали строить и построили, – это факт. Как и то, что по десять тысяч рублей их кредита после распада СССР превратились в две копейки.

Да, в какой-то степени мы нарушали законы, наверное. Но мы точно не жонглировали фактами, цифрами, людскими судьбами ради личной выгоды. Мы искали решения и брали на себя ответственность. Когда грянула перестройка, нам казалось, что вот такие, как мы, сейчас изменят жизнь вокруг себя, изменят страну. Восторг сменился удивлением. А потом наступило разочарование, и оно усиливалось с каждым днём. Довольно быстро мы полностью разочаровались во всех идеях и идеалах перестройки. Это был какой-то театр абсурда, ежедневная игра на публику.

1990 год – СССР в кризисе, на окраинах бунты, Горбачёв отправляет туда разные отряды внутренних и других войск, при этом каждый раз удивляется: «И кто вас туда послал? Безобразие!» Остановить развал сил нет.

Начинает рождаться Российская Федерация – не как нечто общее и само собой разумеющееся, а впервые с семнадцатого года как отдельное государство со своей внешней политикой, окружённое другими независимыми странами.

Членов правительства выбирал Верховный Совет РСФСР. На очередное заседание Верховного Совета вынесли кандидатуры шести членов правительства. Всё бурлило. Одни народные избранники спрашивали: «Почему не порвал партбилет?» Другие негодовали: «Как ты можешь сотрудничать с этой властью?! Ты же коммунист!»

Уже избрались, прошли через всё это пламенный и разговорчивый Явлинский, прагматичный Борис Фёдоров, молчаливый Николай Фёдоров (ставший министром юстиции). Ещё нет Шохина, которого предлагают на главу Госкомтруда. Он придёт позже, когда уже будут не избирать, а проводить через Президиум Верховного Совета.

Исход голосования предсказать было сложно: сторонников и противников примерно поровну.

В этот день Ельцин попал в аварию. Заседание вёл Хасбулатов. Треть депутатов отсутствовала. Но избирали новых членов правительства большинством голосов – пятьдесят процентов плюс один голос от общего числа.

Мы бесконечно ходили по комиссиям и комитетам, где народные избранники изобретали к нам претензии, сказать по сути мало что могли, но желчь выплёскивали обильно и привычно, как на трибунах: «Посмотрите на него. Он ещё не министр, а перед нами, народными избранниками, держит руку в кармане».

Кандидаты, во всяком случае я, ждали, скорей бы это закончилось. С любым результатом, только бы закончилось.

Выходит кандидат в министры иностранных дел – ну что это, какой из него министр! Выходит кандидат на антимонопольное ведомство – ну, не знаем, чем вы там заниматься будете, но какой-то кандидат неподходящий.

Меня предложили на Госкомитет по Чернобылю. Точнее, по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Всё, что про меня знали, – строитель из Сибири. Реакция та же – ну что это, какой из него «Чернобыль»! Получил сорок шесть процентов, это на четыре процента меньше, чем надо, зато чувствую – не закипаю, не ужасаюсь, всё закончилось. И тут вышел Иван Степанович Силаев, его очень уважали:

– Я ручаюсь за этого парня, прошу вас.

После всего Силаев позвал к себе:

– Расскажу тебе анекдот. Значит, 1945 год, 10 мая. Берлин. Нашли в канаве пьяного, грязного, без документов и без чувств человека. СМЕРШ в замешательстве. В пистончике брюк записка: «Юстас Алексу – можете расслабиться».

Налил мне виски, бутылка была большая, с насосом, хватало на всех и на все случаи. Через одиннадцать месяцев был август 91-го и другая страна.

И я уехал, расслабленный и вполне довольный возвращением домой и в профессию.

Через два дня Иван Степанович позвонил мне уже в Красноярск:

– Я подписал распоряжение о назначении тебя заместителем председателя Госстроя России. Неделю на сборы.

Мы тогда создавали МЧС. Спасательной службы как таковой просто не было. Теперь можно спорить, анализировать – наверное, что-то можно было сделать по-другому. Но я эти мысли всегда останавливаю. Потому что всегда очень расстраиваюсь, когда понимаю, что можно было лучше, но мы не смогли. На тот момент. Тяжело об этом думать. Хочется всё-таки, чтобы больше оставалось в памяти как раз того, что могли сделать и сделали.

Помню, как набирали первую команду в новое министерство спасателей. Первый состав – он на то и первый. Я этих людей даже добровольцами назвать не могу. Они были невероятно азартными и настроенными очень и очень патриотично, они хотели заниматься этим делом, они были из разных профессий совершенно. Но каждый из них уже видел крупнейшие катастрофы того времени. Начиная с землетрясения в Спитаке, тогда в Армению впервые впустили иностранные группы спасателей, оснащённых от и до, профессионалов с обученными собаками, эхолотами, гидравликой, рациями. А у нас ничего такого не было.

И после Чернобыля мы поняли ещё одну важную вещь: все лекции по гражданской обороне – ерунда, нам рассказывали про розу ветров и противогаз, про то, как этот противогаз надевать и куда ползти в случае ядерного взрыва, а это не работает.

То есть к нам приходили и работали люди, которые понимали, в каком плачевном состоянии абсолютно всё. Они приходили сами, брали на основной работе отпуска без содержания и работали у нас бесплатно. По крайней мере, первые месяцев семь-восемь.

Мы начинали что-то писать, изучать, делиться собственным опытом друг с другом. Интернета не было, мы добывали какую-то литературу, информацию.

Много ребят приходило из Министерства обороны, много было ребят из науки, причём больших специалистов. И конечно, много было ребят из профессиональных управленцев рисками, из советской, «догужиевской» комиссии по чрезвычайным ситуациям.

Тогда был не комитет, а Государственная комиссия при Совете Министров СССР по чрезвычайным ситуациям под председательством Виталия Догужиева. И вот мы, я помню, на Красной Пресне в каких-то подвалах встречались с этими ребятами, которые работали кто в Спитаке, кто в Чернобыле, кто ещё где-то. Которые работали в альпинистских спасотрядах, в контрольноспасательных службах.