Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

В какой-то момент казалось, нет другого выхода, только идти и требовать у тех, кто контролировал Грозный. И Хамзат сказал:

– Я пойду и добьюсь, чтобы стариков отдали.

Переговоры нужно было вести с Дудаевым. Обитателей дома престарелых тогда уже никто не кормил, не было даже воды, они никому были не нужны. Почти все они пряталась в подвалах. Беков взял с собой десять или двенадцать автобусов и поехал в Грозный.

Отчаянный парень, он добился того, что попал к Дудаеву:

– Стариков надо отдать. Я приехал забирать.

– Не до этого, не до тебя.

Были какие-то бесконечные разговоры, но ушёл Беков с пустыми руками.

И тогда я в первый раз услышал и узнал о том, что сегодня называют «поясом смертника». Он надел длинный, по тогдашней моде плащ – до пят, с большими карманами. В карманы положил по две, по три гранаты и отправился обратно к Дудаеву. Зашёл в кабинет, достал, как помидоры, гранаты и объявил:

– Или вы отдадите стариков, или я сейчас прямо тут и себя, и вас…

Шаг был, конечно, отчаянный. Не знаю, почему он так поступил, эти старики ему никто, не родственники, чужие абсолютно люди. Но, видимо, поскольку он должен был решить задачу, он её решил. По-мужски. И мы тогда забрали этих стариков и вывезли их.

Это, пожалуй, поступок, один из довольно большой череды поступков людей в те времена, который остался у меня в памяти. Потому что я помню всё до деталей, помню этих стариков в пальто не по размеру, кто в чём… Конечно, были и нормальные, добрые люди, которые им чем-то помогали, подкармливали… И, когда старики выходили, я понял, что самого Хамзата нет.

Он вышел последним, я только потом понял – в последний автобус нужно было посадить инвалидов, сами они не смогли бы. И Хамзат до последнего вытаскивал из этого дома всех, кто там оставался. Мне кажется, если смотреть на всё это с позиции сегодняшнего времени, непонятно, почему так поступали, почему вся эта история была именно такой. Если с позиций тогдашних наших, ещё почти советских, смотреть, становится понятно и почему отпустили, и почему он так настаивал. То есть многое из нашего советского воспитания – в части человечности, сострадания – оно было у всех. И у той стороны, и у этой. Старшим надо помогать, о них надо заботиться.

Но это были такие довольно быстро пропадающие, последние капли нашего советского менталитета. Хотя шёл ещё только 1995 год.

Гражданская война в Таджикистане началась одной из первых и пытается закончиться, с учётом афганского соседства, в наши дни. Даже сейчас власть и оппозиция с трудом нашли общий язык, тогда это были непримиримые враги, причём в каждом кишлаке свой правитель. Лозунги были разные, жестокость одинаковая.

Русским там места не осталось за одну ночь. Но потомкам тех, кто строил молодой Советский Туркестан, бежать было некуда и не на что.

Там стояла и стоит наша 201-я сначала дивизия, потом база. Они до сих пор помогают следить за порядком и охранять границу. Это сейчас к нам из Таджикистана едут всеми видами транспорта те, кто ищет работу, тогда же пытались сбежать те, кому не осталось места в захваченной националистами республике.

Самый шумный и дальнобойный из пассажирских самолётов – «Ил-18». В начале 90-х часто приходилось летать именно на них, а ещё – на «Ан-22» и «Ан-12», чтобы не заправляться на обратную дорогу.

Так было и в Душанбе.

Шла гражданская таджико-таджикская война, как её потом нарекли переговорщики. Мы полетели с продуктами: мука, рис, консервы. По железной дороге тянулось ещё длинной вереницей несколько десятков вагонов.

Думали тогда только об одном: нужно наладить хоть какой-то диалог и, главное, помочь нашим соотечественникам выбраться из этой абсолютно безнадёжной ситуации. Тысячи людей вынуждены были бросить всё. Их заставляли продавать, а чаще отдавать квартиру по стоимости контейнера для вывоза имущества. Из паспортов вырывали листы с пропиской. Других документов, подтверждающих право на жильё, у людей не было.

То же самое потом проделывали грузинские власти и в Сухуми, и при эвакуации из шахтёрского блокадного Ткварчели.

Жара, духота необычайная. Какая власть в городе, да и в республике, непонятно. Встречаюсь с депутатами и тремя министрами:

– Заберите помощь.

– Нам она не нужна, – отвечают наперебой, и половина из них покидает зал. Все всех боятся.

На перекрёстках и вокзалах посты. Бородатые, вооружённые, больше похожие на басмачей люди орут: «Досмотри!»

Единственный островок безопасности – это наш гарнизон 201-й дивизии и наши пограничники.

На вокзале тысячи людей: металлурги и гидростроители, врачи и учителя, водители и библиотекари. Все томятся на тюках и чемоданах, сваленных в большие кучи. Ещё больше в городе, на прежних местах работы. И все ждут. Ждут. Уехать невозможно. Квартиру продали или её отобрали. О самолёте никто и не мечтает. Контейнеров нет, вагонов нет.

Поехали в парламент: «Мы ничем не можем вам помочь. Похоже, что и нам скоро никто не сможет помочь».

Вечером приехал Домулло Абдулгафур с большой группой вооружённых бородачей. Он местный муфтий и один из руководителей оппозиции, а если начистоту – самый настоящий бандит: «Мы вас арестовываем, пока Россия не перестанет вмешиваться, пока не выведете войска и пограничников».

Долгий, нудный разговор о прошлом. Кем был? Как жил? А помнишь фильм? А кто отец? Жена? А я из Сибири. Зачем ты здесь?

Объяснились, спокойно попили чаю. Уезжая, он был уже спокоен. Пригласил утром в свою мечеть (новая, только построили). На том и расстались.

Правда, по периметру он своих бойцов оставил.

Утром опять в парламент. Там уже получили записку: «Вашего зама (генерала Филатова) взяли в заложники». Оставил всё, поехал выручать. Казалось, всё это какая-то игра, в которой никто не смеет дойти до края. Взяли и меня, принялись вести долгие переговоры. Сначала в той самой, пахнущей свежей штукатуркой мечети. Ни вентиляции, ни света. Потом перевозили с места на место. Тогда ещё ни у кого в нашей бывшей стране такого опыта не было.

Мы ещё не видели голливудские фильмы про переговорщиков.

– Чего хотите? Выкуп? Обмен?

– Дайте танки.

– Давно бы так. Поедем, получишь всё.

В азарте подъехали к КПП и почти вбежали на территорию, отсекая преследователей. Встали десантники и, как шлагбаум, отделили бороды, халаты, запахи, а точнее, вонь давно немытых людей и нестираных вещей. И одновременно отсекли и оставили с нашей стороны шлагбаума их бородатого лидера в халате, Домулло Абдулгафура. Он оказался один среди нас.

В кабинете у командира, кроме обязательной мебели, стоял старый, потёртый диван. На нём Домулло и начал тянуть время, симулируя приступ невыносимой головной боли, по совпадению случившийся аккурат при пленении, и ожидая поддержки из-за забора.