Марина Жуковски - Эта необычная Польша. Захватывающая история о переезде в Восточную Европу и различиях менталитетов

Полковник пытался и меня приобщить к тренировкам в шесть утра и супу на воде, но как-то не пошло. Дома я ела то, что было, а в институте наверстывала упущенное, объедаясь пончиками.

К строгому военному расписанию я не была готова ни морально, ни физически. Не был готов и полковник встретиться с семнадцатилетней дочерью, которая не желает жить по армейским порядкам и вообще привыкла к абсолютно другому образу жизни.

Одним из главных табу был противоположный пол. Никаких романов, влюбленностей и тому подобного иметь не разрешалось.

В бывшую столицу Казахстана, Алматы, переехала не только я, перебрался туда и мой молодой человек, с которым я встречалась в старших классах. Моя мама хорошо его знала.

Парень был интеллигентный, как и его семья — все потомственные музыканты. С малых лет Владимир играл на фортепиано и в нашей школе был своего рода знаменитостью, единственным учеником, ездившим на международные конкурсы виртуозов фортепиано, где он нередко занимал призовые места.

Я наивно полагала, что такого молодого человека не стыдно и папе показать, что и сделала при первом удобном случае.

— Знакомьтесь, папа — это Владимир, Владимир — это мой папа, — радостно прощебетала я.

Полковник прищурил глаза и строго добавил:

— Вячеслав Борисович.

Меня немного передернуло от такой официальности, и я начала опасаться, что идея была не самая лучшая.

Владимир буркнул что-то в ответ, чего расслышать никому не удалось. В воздухе повисло напряжение. Я поняла: парня надо спасать, но сделать этого не успела.

— Пройдемте со мной, молодой человек.

И полковник, взяв под руку побелевшего Владимира, направился с ним в сторону следственной камеры. Я иногда называла нашу кухню камерой, потому как все допросы с пристрастием происходили именно в этом помещении. Я было направилась за ними, но полковник хлопнул дверью перед моим носом.

Разговор длился недолго, подслушать его содержание мне не удалось. И без того бледный Владимир вышел еще бледнее.

На прогулку мы в тот день пошли, но разговор как-то не клеился. По возвращении полковник папа сообщил мне, что Владимир мне не пара и вообще в моем возрасте рано думать о мальчиках.

— Вот окончишь институт, тогда и будешь на свидания бегать. А сейчас рано, — сказал как отрезал отец.

Поняв, какую ужасную ошибку я совершила, я тут же осознала: полковник — это не мама.

Впредь все мои отношения развивались под грифом «Секретно». Если я и направлялась на свидание, то делала это так, чтобы полковник не заподозрил неладное.

Прожили мы с папой под одной крышей три года, часто ругаясь и обвиняя друг друга в чем только можно. Он кричал, что я тунеядка и не хочу учиться, и ничего путного из меня не выйдет. В ответ я кричала, чтобы он отставил свои военные штучки и вообще не вмешивался в мою жизнь. В конце обязательно добавляла, всхлипывая навзрыд:

— За что ты меня ненавидишь?!

Дальше я заливалась слезами и спешно скрывалась за дверями своей комнаты.

Спустя три года, присев в кухне-камере за чашкой кофе, мы с полковником пришли к выводу, что лучше нам разъехаться, и я съехала к подруге. Она работала в авиакомпании, а я, будучи на третьем курсе университета, отчаянно нуждалась в деньгах. Подруга предложила отправить резюме в авиакомпанию, в которой она работала, что я и сделала. Через несколько месяцев я стала стюардессой.

Прошло несколько лет, я уже не была студенткой, перестала летать, работала в офисе и встретила мужчину моей мечты. Пан капитан, в миру пан Томаш, для знакомых Томас, для меня свет очей моих Томашек.

Я со страхом думала о том, как представлю моего польского друга моему русскому папе.

Загвоздка была еще и в том, что Вячеслав Борисович был не просто полковником в отставке. Он был полковником КГБ [3] Комитет государственной безопасности CCCP — центральный союзно-республиканский орган государственного управления Союза Советских Социалистических Республик в сфере обеспечения государственной безопасности, действовавший с 1954 по 1991 год. в отставке. В годы своей профессиональной активности папа ловил злобных иностранных шпионов, проникших на территорию нашей великой родины с целью выкрасть государственные тайны. То ли с тех пор, то ли по какой другой причине, но, несмотря на то что великой родины уже давно не существовало, а шпионов ловили уже другие люди, неприязнь к иностранным гражданам у полковника сохранилась.

Поэтому информация о том, что любимая и единственная дочь, хоть и непутевая, но все же своя, водится с иностранцем, могла закончиться плохо, причем как для меня, так и для моего пана капитана.

Хотя во всей этой ситуации был один маленький плюсик и крошечная тень надежды, что все пройдет гладко.

Мой строгих правил папа наполовину был поляком. Его мама, моя бабушка, была полькой. Родилась и выросла она на Украине, но жила в небольшой польской деревне, населенной поляками. В детстве баба Броня говорила только на польском, ходила в польский костел [4] Костел — слово в польском, украинском, белорусском, чешском, словацком и силезском языках, обозначающее католический храм. В польском языке также для обозначения в более широком значении христианской церкви как организации. и посещала польскую школу, в которой тоже училась на польском.

Когда бабушка Броня достигла возраста, чтобы называться пани Броня, она встретила своего будущего мужа, который был украинцем. Молодые люди поженились и жили долго и счастливо, пока смерть не разлучила их.

У них родилось двое детей — мой папа Слава и его сестра Эла.

Маленький Слава тоже был крещенный в польском костеле, но вырос на Украине, а потом перебрался вместе с родителями в Казахстан.

Папа всю жизнь гордился своим происхождением. Всегда и везде, при каждом удобном случае он повторял, что он поляк. У Вячеслава Борисовича даже был коронный польский номер, которым он с удовольствием хвастался, находясь в обществе. Где-то папа Слава услышал детский стишок:

Для не знающего польского языка произнести это ужасно трудно. Запомнил Вячеслав Борисович стишок плохо, но приблизительно сообразил, что в предложении очень много шипящих.

И сколько я себя помню, будучи в компании, полковник любил произвести впечатление на окружающих, повторяя строчки из стихотворения. Получалось плохо, но, поскольку окружающие ничего не смыслили в польском языке, впечатление он производил большое. Обычно после произнесенного набора слов, которые он безуспешно пытался повторять, все дружно начинали аплодировать.