Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Поэт и прозаик Давид Маркиш в интервью Валентине Полухиной вспоминает, что Ахматова «в конце 50-х или в начале 60-х» привозила стихи Бродского в Москву. «Анна Андреевна достала из своей, если не ошибаюсь, коричневой сумки пачку машинописных листков — то был второй, а, скорее третий экземпляр стихотворного текста — и протянула мне со словами: „Вы знаете, кто это?“ Я узнал Бродского — трудно было его не узнать, да и в нашем институте, и по домам списки стихов Бродского нет-нет да и выныривали, появлялись, наряду со стихами таких запрещенных поэтов, как Мандельштам или Цветаева. Ахматова расспрашивала меня, что молодые московские поэты думают о Бродском. Она говорила не о ленинградских поэтах вообще — а только о Бродском, и видно было совершенно отчетливо, что Ахматова ставит его особняком и на порядок выше других. Я встречался с Ахматовой шесть или семь раз и никогда не видел, чтобы она с такой гордой уверенностью, с таким торжественно-светлым лицом говорила о любимых ею поэтах» [169] Полухина В. П. Иосиф Бродский глазами современников (2006–2009). C. 18. .

Сходные впечатления об отношении Ахматовой к Бродскому передает 19-летний тогда ленинградский поэт Виктор Кривулин: «Летом 1963-го Ахматова роняет такую фразу: „Вы даже представить не можете, какой расцвет поэзии ожидает Россию“. Я спрашиваю: „Ну а кто, какие поэты, как вы считаете?“ — „Бродский“. — „А еще кто?“ — „Бродский. Разве этого недостаточно?“» [170] Цит. по: Полухина В. П. Эвтерпа и Клио Иосифа Бродского: Хронология жизни и творчества. C. 73. .

И вновь Давид Самойлов. 29 мая 1963 года он делает запись о телефонном разговоре с Ахматовой: «Звонила Анна Андреевна. Ее тянет в Москву, где у нее подобие „двора“ и подобие литературной школы. Она как-то сказала Копелеву, что Гумилев школы не создал, а она создала. Среди своих продолжателей она числит меня и Бродского. Отчасти (и внешне) это верно» [171] Самойлов Д. C. Поденные записи. Т. 1. C. 330. .

Что же было известно Ахматовой из стихов Бродского к тому времени и почему она назвала именно его в качестве представителя своей «литературной школы»? Воспоминания самого Бродского и его современников, дополненные записями Ахматовой, могут дать ответ на этот вопрос.

С. С. Шульц вспоминал о поездке с Бродским в Комарово к Ахматовой в октябре 1961-го: «В эту нашу поездку Иосиф привез с собой „Петербургский роман“. Анна Андреевна взяла рукопись и читала сама, внимательно и долго, неоднократно возвращаясь к уже прочитанным страницам. Она спросила Иосифа, когда случилось то, что описано в 8-й и 9-й главах его „Романа“, т. е. в главах о допросах в стенах КГБ, и добавила при этом: „Собственно, не надо рассказывать подробности“. Спрашивала она и о геологических поездках Иосифа, и он, отвечая, сказал с неожиданной твердостью: „Я больше в поле с геологическими партиями не поеду никогда“» [172] Шульц C. С. Иосиф Бродский в 1961–1964 годах. .

«Петербургский роман», о котором здесь идет речь, — большое произведение Бродского, попытка спроецировать проблематику пушкинского «Медного всадника» в современный Ленинград, сделанная, по всей вероятности, не без влияния «Петербургских строф» Мандельштама [173] Ранчин А. М. О Бродском: Размышления и разборы. М.: Водолей, 2016. C. 5–9. . К этой поэме, во многом ученической, поэт впоследствии не возвращался и не включал ее в свои сборники — как и большинство ранних стихов.

Подробностей о допросах в КГБ сдвоенная глава 8–9 действительно не содержит, хотя Бродский и упоминает в ней «госбезопасность», и размышляет о бессмысленном устройстве советской жизни.

Другая большая поэма, о которой отозвалась Ахматова, — это «Шествие». Бродский вспоминал в беседе с Полухиной: «Я помню, она сказала про „Шествие“: „Какая степень одиночества!“ Это, между прочим, как раз то, что я стремился тогда — как бы это сказать? — to convey, выразить, передать. То есть, я понял всю глубину ее взгляда, оценки, суждений — она действительно смотрела на то, что по-английски — to the moral center» [174] Полухина В. П. Больше самого себя: О Бродском. C. 24. .

Кроме степени одиночества Ахматова могла заметить в «Шествии» и некоторые переклички с «Поэмой без героя». Н. Г. Медведева обращает внимание на предупреждение от автора в первой главе поэмы Бродского:

С ее точки зрения, с которой сложно не согласиться, эта реплика звучит «подчеркнуто полемически». «Бродский также использует своеобразный „минус-прием“; но если ахматовская „шкатулка“ скрывает отсутствующего героя, то у Бродского, наоборот, зашифровано его присутствие» [175] Медведева Н. Г. «Портрет трагедии»: Очерки поэзии Иосифа Бродского: Учеб. пособие для студентов филол. фак. Ижевск: Удмурт. гос. ун-т, 2001. C. 17. . Указывает Медведева и на прямые цитаты, например, «из пепла убывающей любови» в «Шествии» и « И убывающей любови / Звезда восходит для меня» в «Поэме без героя».

Конечно, эти цитаты сами по себе не говорят о сходстве поэтических систем. Это просто неизбежное следствие регулярных встреч с таким поэтом, как Ахматова, чтения стихов и разговоров о них. Бродскому удалось переломить поверхностное влияние, усвоив некоторые глубинные, но принципиальные элементы ахматовской поэтики и сплавив их с собственными языковыми интуициями, цветаевской парадоксалистской интонацией и сдержанностью англо-американской поэзии.

Отзывы о «Госте» и «Шествии» не особенно отличались от того, что Ахматова обычно говорила другим поэтам. Анатолий Найман вспоминает: «Если в том, что она прочла, было описание пейзажа, Ахматова говорила: „В ваших стихах есть чувство природы“. Если встречался диалог — „Мне нравится, когда в стихи вводят прямую речь“. Если стихи без рифм — „Белые стихи писать труднее, чем в рифму“. Тот, кто после этого просил посмотреть „несколько новых стихотворений“, мог услышать: „Это очень ваше“. И наконец, в запасе всегда было универсальное: „В ваших стихах слова стоят на своих местах“» [176] Найман А. Г. Рассказы о Анне Ахматовой. C. 24. .

Но вскоре тональность ее отзывов на стихи Бродского изменилась — примерно к началу 1963 года формируется его узнаваемый поэтический стиль, и стихи приобретают совершенно иные качества. От юношеской романтической лирики, замешанной на советской поэзии 1920–1930-х годов с сильным влиянием старших современников и поэтов того же поколения — Слуцкого, Красовицкого, Рейна, — не остается почти ничего.