Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Хлопоты Ахматовой продолжаются. 15 марта 1965 года Л. К. Чуковская записывает: «Анна Андреевна предложила нам такой план: она письмо Микояну напишет, но пусть присоединят свои подписи еще два поэта: Сурков и Твардовский <���…> Я сказала, что мысль обратиться к Микояну дельная, но уж если Анна Ахматова свидетельствует, что Иосиф Бродский — поэт, какие, и кому, и чьи, и какого чёрта требуются еще заверения? Какие еще Сурков и Твардовский, эксперты и экспертизы? <���…> „Не наивничайте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! — оборвала меня Анна Андреевна. — Вам не десять лет. Голоса Суркова и Твардовского для Микояна и для Смирнова [председателя Верховного суда РСФСР] гораздо более весомы, чем голос какой-то Ахметкиной. Наверху своя шкала ценностей“» [263] Чуковская Л. К. Записки. Т. 3. C. 272–273. .

В июне 1964 года Бродского отпускают на несколько дней из ссылки, и он приезжает в Ленинград накануне 75-летнего юбилея Ахматовой. «Анну Андреевну на Ленинградском вокзале встречал Бродский. Три или даже четыре дня он пробыл в Ленинграде в отпуске! Вот чудеса!» — записывает Л. К. Чуковская [264] Там же. C. 237. .

В конце декабря ему вновь разрешают на несколько дней приехать в Ленинград. 30 декабря он встречается с Ахматовой — запись в ее записной книжке: «12 ч. дня — 1 ч. дня Иосиф. С ним пенсия и сберкасса» [265] Ахматова А. А. Записные книжки. C. 502. . Следующая запись — 4 января 1965: «Вечером Т<���оля> [Анатолий Найман] и Иосиф» [266] Там же. C. 503. .

На майские праздники 1965 года Бродский вновь получает отпуск из ссылки — и опять во многом благодаря хлопотам за него разных людей, в том числе Ахматовой. Она рассказывает Л. К. Чуковской 10 мая: «Вы знаете, конечно, что в Ленинград приезжал Иосиф? Приезжал на майские праздники. Два дня сидел напротив меня вот на том самом стуле, на котором сейчас сидите вы… Все-таки хлопоты наши недаром — „где это видано, где это слыхано?“, чтобы из ссылки на несколько дней отпускали преступника погостить в родной город?.. Неразлучен со своей прежней дамой. Очень хорош собой. Вот влюбиться можно! Стройный, румяный, кожа как у пятилетней девочки… Но, конечно, этой зимы ему в ссылке не пережить. Порок сердца не шутка… Ходят слухи, что его собираются загнать на Ямал» [267] Чуковская Л. К. Записки. Т. 3. C. 279–280. .

11 сентября 1965 года Ахматова записывает: «Освобожден Иосиф по решению Верховного суда. Это большая и светлая радость. Я видела его за несколько часов до этой вести. Он был страшен — казался на грани самоубийства…». Бродский в это время находится в Ленинграде, куда приехал в отпуск на десять дней. Хотя решение суда объявлено, оно еще не спустилось по всем инстанциям и не дошло до места ссылки. Ему нельзя покидать Ленинград, но нужно быть в Москве — чтобы увидеться с любимой женщиной. Игорь Ефимов подробно описывает попытку оторваться от слежки КГБ и вылететь в Москву и крах этой попытки, и затем замечает по поводу процитированной выше записи Ахматовой: «Значит, после моего звонка из аэропорта Бродский поехал к Ахматовой. Возможно, рассказал ей о своей попытке улететь в Москву. Возможно, ей удалось то, что не удалось мне: успокоить его, отговорить от рискованных шагов. Возможно, посвященное ей стихотворение „Под занавес“ (дата — 20 сентября 1965-го), в котором поэт прощается с деревней, — жест благодарности именно за этот день» [268] Ефимов И. М. Нобелевский тунеядец: [О Иосифе Бродском]. М.: Захаров, 2009. C. 31. .

Тогда же Бродский читает Ахматовой стихотворение «Народ», которое она оценила столь же высоко, как и «Прощальную оду». Это, наверное, один из самых неоднозначных его текстов, вызвавший множество нареканий со стороны друзей, никогда не печатавшийся при жизни поэта и ставший после его смерти одним из средств официальной и неофициальной пропаганды, с помощью которых Бродского возводят в ранг имперского и чуть ли не советского поэта.

Ахматова записывает: «Мне он прочел „Гимн народу“. Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорит Достоевский в „Мертвом доме“: ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Ф. М. На этом погиб мой сын. Он стал презирать и ненавидеть людей и сам перестал быть человеком» [269] Ахматова А. А. Записные книжки. C. 667. .

Бродскому удалось сквозь ярость и обиду, часто окрашивающие его первые письма из ссылки, почувствовать свою принадлежность к чему-то бо́льшему, чем он — и прежде всего к стихии русского языка, живущего не только на страницах классиков, но в повседневной речи людей, в городе и деревне, профессоров и разнорабочих. Отсюда строки «Народа»:

Об этом чувстве Бродский вспоминал в беседе с Соломоном Волковым: «Когда я там вставал с рассветом и рано утром, часов в шесть, шел за нарядом в правление, то понимал, что в этот же самый час по всей, что называется, великой земле русской происходит то же самое: народ идет на работу. И я по праву ощущал свою принадлежность к этому народу. И это было колоссальное ощущение! Если с птичьего полета на эту картину взглянуть, то дух захватывает. Хрестоматийная Россия» [270] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 85. . Из этого чувства возникают строки, звучащие патетически, но передающие ощущение взгляда с птичьего полета:

В эссе об Ахматовой Бродский пишет: «Поэт есть прирожденный демократ не только из-за шаткости его социального статуса, но в силу также того, что он служит всему народу, пользуется его языком» [271] См. приложение. С. 258. . Эту мысль Ахматова вполне могла разделить, и здесь коренится причина той высокой оценки, которую она дала «Народу». Она вспоминает об этом стихотворении снова и снова. В среду 16 сентября 1965 года Ахматова записывает: «Хоть бы Брод<���ский> приехал и опять прочел мне „Гимн народу“» [272] Ахматова А. А. Записные книжки. C. 669. .

Бродский вспоминал в интервью Наталье Рубинштейн: «Больше всего ее интересовало именно, говорит ли поэзия, русская поэзия, языком своего времени. Высшей из ее похвал была эта фраза: „Такого еще не было“» [273] Два радиоинтервью с Иосифом Бродским // Иерусалимский журнал. 2001. № 9. C. 170. . «Народ» оказался как раз стихотворением, которого еще не было — и которого самой Ахматовой написать не удалось.

Незадолго до этого при подготовке к изданию книги «Бег времени» ей пришлось делать выбор. «Сурков попросил вставить в новую книгу непременно что-нибудь из цикла „Слава миру“. — „Не о Сталине, конечно, Анна Андреевна, но чтобы не было с вашей стороны демонстративного отказа от этого цикла“. — Так! Однако и без Сталина весь цикл плох: я, когда впервые читала его, подумала, помнится, что же такое „мастерство“? Уж Ахматова ли не мастер? а вот решила написать — чтобы спасти Леву — стихи в честь Сталина, решила, постаралась — и — и — любой ремесленник исполнил бы свою задачу лучше» [274] Чуковская Л. К. Записки. Т. 3. C. 167. .