Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Антитезой странице выступает огонь. Г. А. Левинтон замечает, что первые и вторые члены антитез в начальных двух строках перекликаются с целым рядом текстов: «в отдаленной перспективе первая из них (страница и зерно) перекликается с мандельштамовским „день сгорел, как белая страница“ (как, разумеется, и со множеством других сожженных страниц и тетрадей — последнее уже относится к Ахматовой), а вторая — с темой колоса в поминальных стихах Ахматовой» [428] Левинтон Г. А. Смерть поэта. C. 202. .

Речь идет о ряде стихотворений Ахматовой, в которых появляется образ сожженной страницы или сожженной тетради — прежде всего о цикле «Шиповник» с подзаголовком «Из сожженной тетради» и первым стихотворением «Сожженная тетрадь»:

Образ повторяется и в других стихах:

Г. А. Левинтон приводит ряд важных для понимания текста наблюдений над первыми строками стихотворения Бродского — попробую их кратко пересказать. В двух стихах, открывающих «На столетие Анны Ахматовой», можно видеть сочетание отрицательных и положительных образов, при том, что все они построены по принципу уничтожения объекта некой превосходящей силой. С одной стороны, образ сгоревшей страницы (вопреки известному булгаковскому «рукописи не горят») окрашен негативно, вызывая целый шлейф ассоциаций с сожженными рукописями в истории русской культуры и поэзии. С другой — размолотое в жерновах зерно не исчезает, а становится мукой, затем хлебом. Усеченный волос выступает в качестве метонимического замещения казни, но — особенно с учетом того, что третья строка начинается со слова Бог — и подразумевает отсылку к многократно повторяющемуся в Ветхом и Новом Завете образу: «Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю» (1 Цар. 14: 45), «ни один волос его не упадет на землю» (3 Цар. 1: 52), «ни у кого из вас не пропадет волос с головы» (Деян. 27: 34), «у вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф. 10: 30). Этот образ контрастирует с темой казни, точно так же, как контрастируют между собой образы сожженной страницы и размолотого зерна в начале стихотворения [429] Там же. .

Обращение к Ветхому Завету в стихотворении, посвященном Ахматовой, абсолютно органично в контексте продолжающегося поэтического диалога с ней. Круг замыкается — как в свое время в «Прощальной оде» Бродский сводил воедино цитату из «Реквиема» и Книгу Псалмов, или в «Сретенье» вводил образ Ахматовой в сюжет «ныне отпущаеши», так и теперь прощальные строки, адресованные Ахматовой, насыщены мощной библейской образностью.

Эта образность сочетается с обращением к деталям ахматовской биографии и чертам ее поэтики. Само слово острие не случайно. Не знаю, осознавали ли это участники симпозиума, слушая «На столетие Анны Ахматовой» в исполнении Наймана, но при внимательном перечитывании, на которое и рассчитан этот текст, можно заметить, что, хотя для секиры (как холодного оружия) острие не самая очевидная деталь, для характеристики ахматовской поэзии острота с самого начала стала одной из ключевых характеристик. Критики многократно использовали ее для описания поэтики Ахматовой, сделав «ходовым обозначением» существенных особенностей этой поэтики, как замечает Р. Д. Тименчик: «Появление этого слова (или его синонимов) не от случая к случаю, а в подавляющем большинстве отзывов об Ахматовой с 1912-го по 1921 год — факт исключительный» [430] Ахматова А. А. Десятые годы. C. 264–265. . Думаю, что этот исключительный факт осознавал и Бродский.

Л. В. Лосев пишет, что в начале стихотворения «дана серия фрагментарных, не связанных между собой ни синтаксически, ни прямой повествовательной логикой картин уничтожения» [431] Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. C. 569. . Однако монтаж этих антитез представляется далеко не случайным, если посмотреть на него сквозь призму стихов «на смерть поэта».

Образы огня и зерна связаны между собой в одном из самых известных текстов XX века в этом жанре — цветаевском цикле «Маяковскому», безусловно, прекрасно известном Бродскому:

Переход от первой антитезы ко второй, таким образом, следует логике жанра, где обращение к адресату стихотворения сочетается с общим контекстом стихотворений «на смерть» в русской поэзии. Образы зерна и жерновов, по мнению Лосева, могут быть также соотнесены со строчкой из стихотворения Осипа Мандельштама «Египтянин»: Тяжелым жерновом мучнистое зерно… [433] Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. C. 573. .

Как отмечает А. М. Ранчин, «огонь — не просто окказиональный антоним страницы, но и ее окказиональный синоним (традиционная метафора вдохновения); жернова — орудие преображения зерна в хлеб, ассоциирующийся именно с жизнью» [434] Ранчин А. М. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Иосифа Бродского. М.: Новое литературное обозрение, 2001. C. 77. .

Переход от зерна и жерновов к секире тоже следует вполне определенной повествовательной логике, создавая сцену жатвы, общую для традиции стихотворной эпитафии (с заменой серпа на секиру, готовящей тот мощный пласт библейских ассоциаций, о которых писал Г. А. Левинтон), но вписанной в контекст поэзии Ахматовой:

Аллитерация на с в последней строке этой ахматовской строфы изображает описываемый свист, и тут же аллитерацию можно слышать во второй строке стихотворения Бродского: секиры острие и усеченный волос .

В следующей строке возникает фраза Бог сохраняет всё — перевод латинского девиза графов Шереметевых Deus conservat omnia. Девиз этот начертан на гербе над воротами Фонтанного дома в Петербурге — дворца Шереметевых, в одном из флигелей которого Ахматова прожила, по ее собственным словам, 35 лет, «не считая короткие отъезды» [435] Ахматова А. А. Собрание сочинений. Т. 5. C. 224. . Слова девиза стали эпиграфом к «Поэме без героя». Таким образом эти три слова с герба Шереметевых, переведенные на русский язык, соединяют биографию и поэзию Ахматовой в единое целое.