Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Замелькала всякая всячина: картинки Айвазовского, Сарьяна, Грицая, Ромадина, Сверчкова, Купермана, Шерстюка и Кабакова, серебряные портсигары, старинная вышивка, иконы и восточные ковры. Конечно более всего поражала огромная картина советского художника Тулина, изображавшая «стройку коммунизма». Кто бы мог предположить, что живопись зрелого соцреализма может представлять какой-то коммерческий интерес в городе Париже!

Уловив удивление гостей, хозяин подвала, блеснув толстыми линзами очков, как топором отрубил:

— Настоящее лицо русской культуры — соцреализм!

Решительное заявление Басмаджана поражало не глупостью, а парадоксом, потому что насупротив стоял модернист Юрий Купер, уже набиравший ход известности, модный портретист Кирилл Дорон и я, отвергавший соцреализм как эстетическую модель.

— Нам пришлось повозиться с Басмой, чтоб он решился на магазин в Париже, — сказал у выхода Дорон.

Купер свысока кивнул головой.

Через месяц в магазине появились русские работники: секретарша из «белой волны», беглый «супрематист» из Минска Николай Павловский и бывший московский мебельщик Владимир Котляров, в свободное от работы время ходивший по Парижу обнаженным с протянутой шапкой.

Армянский магазин покровительствовал обездоленным русским изгнанникам, подбрасывая реставрационные работы.

— Надо помогать русскому авангарду, — не раз повторял рыжеусый армянин, выставляя на стол вспотевшую от мороза водку.

К зиме 1981 года Гариг Басмаджан собрал немыслимую до сих пор выставку, соединив убежденных «реалистов» и «антиреалистов» в одно культурное пространство, Купера и Шерстюка, Грицая и Немухина, Целкова и Ромадина. Удивляла не пестрота направлений, а некий единый советский «китч», чрезвычайно далекий от дорогостоящих затей буржуазных «измов».

Галерейщик Басмаджан стал своеобразным первопроходцем подобных сборных солянок, странных, но поразительно убедительных сопоставлений «официального» и «неофициального» художества Совдепии.

К началу 80-х годов в одном Париже скопилось не менее ста бывших артистов Шестой Части Света, в подавляющем большинстве не желающих и не способных сменить культуру Совдепии на культуру Франции. В растерзанное нищетой и невежеством общество протянулась братская рука помощи. На дармовую выпивку и закуску в магазин Басмы потянулись потерявшие направление жизни русские дикари, не способные прочитать название парижской улицы. Не менее пятидесяти бродячих художников оказались в цепких руках начинающего галерейщика.

9 марта 1983 года магазин «Горки Галлери» под заманчивой вывеской «Эротика» собрал самые непримиримые кружки русского творчества, чего никому до сих пор не удавалось.

Проповедник «нонконформизма» Александр Глезер мирно болтал с убежденным конформистом Виталием Стацинским. Абстрактивист Вильям Бруй пил водку с академистом Колей Любушкиным. Бывший зек Вадим Делоне обнимался с бывшей «королевой ночной Москвы» Наташей Дюжевой. «Власовец» Иванов кричал «лахаим» сионисту Вайнбергу.

Если первой выставкой галерейщик соединил эстетически несовместимые художественные явления, то на выставке «Эротика» он свел идейно непримиримых противников в один замкнутый круг.

Жандармы эмигрантской чистоты искоса поглядывали на вызывающие перформансы приблудного армянина. Моралисты антикоммунизма задавались одним и тем же вопросом — откуда идет деньга? По углам русского рассеяния никто толком не знал, чем кормится Басмаджан и кто содержит магазин в богатом парижском квартале. В конечном счете любители уголовного розыска склонялись к удобной мысли: «Галерейщик — агент Москвы!»

От таких выводов не стало легче. Загадочный армянский магазин обрастал невероятными легендами.

Сознательная жизнь Гарига Басмаджана началась с поэзии. Сначала по-английски в Иерусалиме, где он родился в 1947 году, потом по-армянски в Ереване, где он учился языку предков. Там молодой и одаренный поэт вошел в кружок армянских эстетов, составлявших авангард армянской литературы. Его литературная деятельность совмещалась с собирательством изобразительных искусств, составивших значительную коллекцию. В 1972 году Басмаджан женился на француженке армянского происхождения и перебрался в Париж, где сошелся с начинающим свой звездный путь Юрием Куперманом, отлично рисовавшим и сочинявшим бытовые романы из жизни московской богемы.

В парижском кафе или на берегу озера Севан возникла идея коммерческой галереи не имеет значения, пищи для сплетен и бездоказательных предположений было достаточно, но появилась вывеска «Горки Галлери» на парижской стене.

Сам галерейщик после первой выставки армянских художников 1978 года вспоминал не раз:

— Я понял, что могу покупать и продавать картины.

Связь с московским артистическим подпольем Басмаджан держал через «сретенский кружок», где выделял Илью Кабакова, Кирилла Дорона и Юрия Купермана, переехавшего в Париж.

Несмотря на робкое, самодеятельное начало, начинающий галерейщик храбро снял помещение и осенью 1982 года показал весь спектр русских экспериментов в искусстве. Потом потянулись вереницы выставок и публичных торгов, где Басмаджан занял место первого эксперта.

Согласно сплетням, постоянно бродившим в кружках русской эмиграции, галерея Басмаджана возникла не по воле нищего поэта, а в «недрах КГБ», якобы озабоченного застоем соцреализма в стране победившего коммунизма.

Он вообще-то никогда не скрывал, что торговые сделки с Москвой осуществлял через официальное учреждение под названием «экспортный салон», где все служащие были им подкуплены, от сторожа до начальника. В «недрах КГБ» сидели отпетые бюрократы, располагающие несметными средствами для «дестабилизации» капитализма при помощи динамита, тюрем и психушек. Они упорно отрицали существование современного искусства на территории СССР. Попытка Басмаджана вывезти в большом количестве произведения Кабакова, Янкилевского, Штейнберга закончилась неудачей. В «недрах» советских бюрократов эти замечательные созидатели не значились в списках художников, однако терпеливый армянин вывозил тех, кто значился в списках.

Искать контакты с французами я начал сразу по приезде в Париж. В первую очередь я искал профессиональную среду, не забывая и о «народе». В городе сплошных кафе и забегаловок я не находил ни одной, где собирались бы вершители судеб искусства. Чем больше я слонялся по Парижу, просиживая часы то в одном знаменитом кафе, то в другом, тем все больше меня удивляло отсутствие художественной атмосферы в мифическом городе, ее создавшем. В известное и дорогое «Клозри де лили» на бульваре Монпарнас иногда забегали матерые знаменитости театра, литературы, телевидения, искусства, чтобы отведать рыбное блюдо с очередной поклонницей или поклонником.