Виктория Мочалова - Лытдыбр [Дневники, диалоги, проза]

В этом – самая большая проблема нынешнего украинского общества. Они рассуждают о свободе, демократии, правах человека, считают себя Європой. А в головах – тот же кромешный и беспросветный совок, что у Яровой, Лугового, Железняка. Только наши-то клоуны ни секунды ни верят в то, что несут с думской трибуны. Яровая совсем недавно шла по спискам “Яблока”, Луговой служил на побегушках у Березовского, а Железняк помогал его партнёру по “ЛогоВаз News Corporation” Руперту Мёрдоку окучивать рынок московской наружки. Если завтра власть в Кремле переменится, мы увидим и Яровую, и Лугового, и Железняка в первых рядах борцов с тёмным прошлым. Просто сегодня их кормят другие лозунги.

А в/на Украине всё это очень серьёзно, искренне, от души.

Никто не платит Мустафе Найему, Ивану Яковине, Виталию Портникову, Владимиру Федорину или Павлу Казарину за поддержку решений Национального совета Украины по вопросам телевидения и радиовещания.

Они совершенно искренне и от души вписываются за родное цензурное ведомство. Им нормально и радостно жить в обществе, где решение вопроса “что гражданам читать, смотреть и слушать?” делегировано безымянным госчиновникам. Потому что сограждане – это несознательный скот, сами они не разберутся. Нужно специальное государственное ведомство, с запретительными полномочиями.

Людей в/на Украине вообще не смущает, что в той Європе, куда они будто бы стремятся, подобные запреты немыслимы. Не говоря уже о США или Канаде. Они говорят: в Європе нет войны, а у нас – война, так что без цензуры нам не прожить.

Но в Израиле война идёт без малого 69 лет. И ни в одном из её эпизодов военная цензура не сыграла никакой сколько-нибудь существенной полезной роли. Эксперименты, разумеется, ставились, потому что в раннюю эпоху существования Израиля и советских людей, и просто пламенных сталинистов в руководстве страны хватало. Но все их цензурные эксперименты показали: в запрете гражданам Израиля читать те или иные новости или комментарии нет никакой пользы для обороноспособности страны и никакой помехи для её врагов. Единственная полезная форма цензуры во время любой войны – та, которая предотвращает утечку собственных секретов. А запрет своим же гражданам читать, смотреть и слушать иностранные СМИ никакого отношения к нуждам военного времени не имеет. И Туркменистан, у которого Украина сегодня так восторженно учится, тоже не из-за войны эту практику ввёл.

Я тут за последние дни столько уже написал про митинг 14 мая, сколько, наверное, не писал ни про одно другое протестное мероприятие. И это даже мне самому странно, потому что у меня нет никакой квартиры в пятиэтажке и никогда не было. Опыт жизни в хрущобе есть – тесная двушка на последнем этаже без лифта, у метро “Молодёжная”, где я жил с родителями до [145] Митинг против реновации и сноса 5-этажек. 1973 года – и даже по сей день эта пятиэтажка там стоит, но назвать её удобным жильём язык у меня не повернулся б… Так какое мне дело до митинга против реновации?

А именно потому мне и есть до него дело, что в городе моём идёт открытая война между властью и населением. Мастер эвфемизмов Григорий Ревзин описывает её обтекаемой формулой, говоря, что у собянинской команды плохо с пиаром , и эта фраза вполне самодостаточна, если в ней ключевое слово расшифровать и на русский язык перевести. Пиар – это ведь, на самом деле, сокращение от английского PR, что означает public relations, связи с общественностью. Буквально этой самой связи с Москвой и её жителями у собянинской команды нет и никогда не было. Есть видение того, как должно быть устроено светлое будущее столицы, и москвичей в это будущее загоняют пинками. Народ в ответ по большей части безмолвствует, а тем, кто высказывает недовольство публично, режут колёса, поджигают квартиры, избивают в подъезде и плещут в лицо кислотой. Допускаю, что делается это не по личному указанию Собянина, но городские порядки, заведённые в управах его фавориткой Анастасией Раковой, иных форм диалога с населением не предполагают.

“Закон о реновациях” – тот редкий случай, где коса нашла на камень, потому что очередная попытка загнать горожан пинками в светлое будущее затрагивает интересы 1,6 млн столичных жителей в предвыборный год, и далеко не все они одобряют законопроект об аннулировании их имущественных прав. Впервые за все годы собянинского правления от уровня протестной активности москвичей что-то вообще зависит – и в городе, и по всей стране, потому что “закон о реновациях”, внесённый в Госдуму, имеет федеральный статус, и за реакцией Москвы на эту инициативу следят в Кремле. Собянин сегодня – такой же заложник ситуации, как и все мы. От того, как мы себя поведём сегодня, зависит весь дальнейший диалог между властью и горожанами. Ярким примером того, как этот диалог выглядит сейчас, является снос усадьбы Неклюдовой на улице Малой Бронной, в центре Москвы, и множество других собянинских варварств с историческими зданиями в последние годы.

Мы видим судорожные попытки Анастасии Раковой соорудить видимость общественной поддержки: митинг в Сокольниках, спам в соцсетях, стратегические совещания хозяйственного актива про “отрывание рук”, неустанное зомбирование по ящику. И эта суета неслучайна: ведь ни для сноса торговых павильонов, ни для введения платной парковки, ни для ликвидации троллейбусных маршрутов, ни для закрытия метро “Мякинино”, ни для шестикратного перекладывания плитки по всему центру Москвы волеизъявлением горожан никто не заморачивался. Не было ни митингов в Сокольниках, ни флешмобов поддержки в соцсетях. Тупо приезжал бульдозер и сносил. Или вывешивалось на сайте мэрии объявление: был у вас, граждане, троллейбус – и нет его теперь. Мы так решили.

Возможна ли иная форма диалога власти с гражданами? Ответ на этот вопрос зависит сегодня от нас, от нашей готовности оторвать жопу от стула и прийти 14 мая на Сахарова. От нашей готовности потратить время, разъясняя согражданам, почему законопроект “о реновациях” касается каждого, независимо от того, есть у него собственность в пятиэтажках или нет и не было никогда.

Вот очень лениво мне опять спорить с Варламовым про Навального. Но я, по возможности коротко, просто обозначу некоторые важные тезисы, которые мой друг Илья упустил из виду.

Во-первых, у Навального есть некая принципиальная позиция по теме наших конституционных прав на свободу слова и собраний. Менять её просто из-за того, что на носу президентские выборы, было бы довольно странно. И “сидеть тише воды, ниже травы” ради какой-то там эффективности президентской кампании – тоже нонсенс. Даже если б Навальный не был задержан 12 июня в подъезде дома и не поехал на месяц в ИВС, казаки продолжили бы громить штабы, арендодатели – расторгать договоры, бандосы – плескать в глаза кислотой с зелёнкой, ФСБ – перекусывать кабель в студии Фонда борьбы с коррупцией. Никакой комфортной президентской кампании Навальный, оставаясь собой, не может купить себе примерным поведением. И мне, как его стороннику, совершенно не интересны были бы такие сделки.