Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

Посмотрел Степан на сыновей, возгордился и поучающе сказал:

— Вот, парни, дом какой я вам сделал. В округе до самой волости такого нет. А вы его расширяйте, я ведь не сто лет жить буду. Передний заднему мост должон быть.

Когда позавтракали и вся семья встала из-за стола, Степан указал:

— А теперь убрать весь дом.

Мы уже из дверей смотрели на все, что делается в доме, как на театральное представление.

— Сегодня освящать будем, — продолжал свои указания Степан, — баба Шуня придет. Попа звать не будем — дорого, бают, берет. А где сейчас деньги большие возьмешь! И без него в копеечку влетит.

Сыновья выкатили на середину дома бочку с брагой. Степан и вся семья начали осмотр хозяйства. «Вот я и выстроился!» — выпирало из Степана, кричало и хвастало.

— Благолепие, — произнес Степан по-хозяйски, осматривая первым делом богатое убранство и украшение дома.

Он встал во весь рост, подпрыгнул на месте, пытаясь поколебать пол, но ни одна половица не дрогнула. Степан остался доволен:

— Вот что значит фундамент. Навечно. Меня не будет, а основание неколебимо останется.

Посмотрел на стены, заглянул на полати и на печь.

— А ведь выстоялся дом-то, просох и совсем годен для жила, — заключил Степан, потом уставился в голбец, ловко схватил таракана и был доволен: знал, что тараканы в новый дом наперед хозяина перебираются.

Бросил таракана на пол, с удовольствием раздавил сапогом. Просмотрел внимательно деревянную приделку у печи, лаз, ведущий на полати, сход в подполье. Долго разглядывал казенку у печи, деревянную лежанку, широкую лавку, рундук для спанья. Опять остался доволен.

Потрогал ветровые оконные запоры. Ни у кого таких не было в деревне. Растворил обе половинки окна, посадил их на распорные крючки. Потрогал половинки, покачал и подергал — убедился, что держатся прочно. Остался опять доволен.

Прошел в горницу. За ним торжественно проплыла вся семья. Мы прошмыгнули следом. На улице было жарко, а в горнице прохладно, чисто и ничего лишнего. Ни голбца, ни полатей, только печь с трубой да в углу вместо киота образ.

— Ах ты, денег пожалел, — сказал Степан, — надо было голландку поставить да табуреток накупить в Большом Перелазе.

Но Анна, жена, постаралась успокоить его:

— Ниче, Степан Миколаич, в большом дому, чего ни хватишься, всего нет. Большому больше и надобно.

Степан удовлетворенно кивнул.

Вышли на задворье. Осмотрели все хлевы под общим навесом, зады двора, гумно.

И, видя все это богатство, Степан совсем успокоился. Что до́ма есть, за тем к соседу не ходить.

Так шел и шел важный и довольный Степан, иногда нет-нет да и произнесет чуть слышно:

— Резьбу кружевную сделаю. Будет изрядно. Из ряду вон хорошо.

Мы шли за ним тоже довольные, словно нам всем этим пользоваться придется.

И вдруг, когда подошли к дому и Степан все досконально осмотрел, он остановился как вкопанный, вытер вспотевшую шею тряпицей; лицо его побагровело.

— Ты смотри, мать, — обратился он к Анне, — вот люди! Все-таки грош приткнули.

Мы подошли поближе и увидели: в столб, поддерживающий крыльцо, в самое видное место был вдавлен грош. Известно каждому: если воткнуть в избу грош, то хозяин разорится.

И тут Степан повернулся вдруг к нам с яростью и злобой:

— А вы что тут?! А ну отсюда, чтобы духу вашего не было!

Мы разбежались, разлетелись кто куда, чтобы опять собраться сюда вечером, когда будет праздник.

Но вечера ждать не пришлось. Недаром говорится, что нога глупого спешит в чужой дом. Не успели мы разойтись, как увидели Абрама и Митрофана, которые торопились в гости. Именно они и пришли первыми в новый дом Степана (нас никто за людей пока не считал).

Абрам и Митрофан — первые пьяницы в деревне — всегда приходили на любой праздник раньше всех.

— Хозяева не живут? — спросил робко Митрофан, с опасением приоткрыв дверь.

Абрам ни перед кем не угодничал. Поэтому он шире распахнул дверь и крикнул внутрь:

— Спят или уже вставши?

При этом Абрам протолкнул Митрофана в дом.

Хозяин нехотя вышел навстречу дорогим гостям, широко развел руки — стал похож на ветряную мельницу — и пригласил войти. Гости стояли. Митрофан был растерян и подавлен, Абрам гордо смотрел по сторонам.

Митрофан комкал в руках картуз и умиленно говорил:

— Ну, Степан Миколаич, не дом, а царский дворец. Небось из волости видно?

— Да, если на крышу взлезть, то церкву в Большом Перелазе вполне увидишь. — Степану понравились растерянность и восторг Митрофана.

— А денег-то, верно, тыща? Али две, не меньше?

Степан не стал отвечать, только ухмылялся; потом, широко улыбаясь и разглаживая обильную бороду, предложил, показывая на бочку:

— Ну, заходите, с новосельем-то попробуйте бражки. Почните с богом.

Митрофан долго вытирал лапти о коврик и нерешительно, озираясь по сторонам и стараясь ничего не упустить из виду и ничего не забыть, чтобы потом было о чем рассказать, вошел в дом. Абрам вытирать ноги не стал, так вошел.

Через какое-то время они вышли из дома в обнимку, как два родных брата. Степан вышел вслед за ними и встал в неподвижной позе. На лице его уже играла презрительная улыбка, выражение превосходства и оказанного одолжения не сходило с него.

Митрофан освободился от рук обнимавшего его Абрама, повернулся к Степану, низко поклонился, еле удержавшись на ногах, и заикнулся было:

— Вашей милостью…

Но Абрам дернул его за рукав и потащил за собой. Он был возмущен поведением друга:

— Что в тебе, черт, что ли, сидит? Кто тебя так сгибает перед ним? Сейчас перед богом никто на колени не встает, а ты перед этим мироедом!

На это Степан пригрозил:

— Богохульник ты и завистник, Абрам. Погоди вот весной за хлебом придешь.

— Это ты богохульник, — ответил Абрам. — Погли-ко, чем хвалиться нашел — домом каменным, а мы не чета тебе, мы именем господа нашего хвалимся.

— Дак ведь тебе больше и хвалиться-то нечем. Вшами, что ли?

Митрофан тупо слушал их перебранку. Видно было, что он ничего не понимает, только глаза с одного на другого переводил, потом упал и уснул. На это Абрам отреагировал сразу:

— Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо.

Степан ответил хмуро:

— Хватит киятер-то разводить.

Но Абрам уже не мог успокоиться:

— Это ты киятер-то играешь! На чужие деньги построился!

— Дармоед, огородное чучело! — взорвался Степан и крикнул: — Эй, кто там есть? Спусти на него собаку!

Но Абрам угрожающе произнес:

— Не смей! Ты Абрама не трожь. Все сожгу, ничего не оставлю! Ты меня знаешь.

Когда выскочила из двора собака и почему-то бросилась на спящего Митрофана, Степан ловко ухватил ее за ошейник и оттянул в сторону, а Митрофан, разбуженный и напуганный лаем собаки, поднялся сначала на четвереньки, потом на колени и произнес: