Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

Мудрено ли, что миром картежная игра заканчивалась редко. То и дело возникали ссоры. Вот мы уже с полатей замечаем, как один из пьяных, тяжело ворочая головой, переводит взгляд с одного своего товарища на другого. Кажется ему, что кто-то относится к нему без должного уважения — это затрагивает его обострившееся самолюбие и делает агрессивным. Он ищет себе жертву. Наконец поворачивается к соседу и неразборчиво произносит:

— А я вот разобью тебе рыло да скажу, так и было.

Тот не понимает ничего, поэтому спрашивает:

— Ты о чем это?

Мужик смотрит на него как племенной бык и что-то говорит. Сосед опять спрашивает:

— Ты че это глядишь на меня, будто подавился чем?

Мужик молчит. Тогда сосед наступает на него. Мужик пытается ухватить соседа за грудь, но руки срываются, и он тяжело падает на лавку, оттуда вниз, только пол ходуном начинает ходить.

— Ты че это моего тестя обидел? — спрашивает другой мужик, подходя к соседу, который без вины виноват. — Учти, я оплеуху не с весу отпускаю.

Но сосед уже вскакивает. Он тоже пьян и никого не боится, хотя он «зятю» только по плечо.

— А ну, попробуй, возгря!

Тот стоит и раздумывает, как половчее взять. Мы видим, что и у него, как у быка, глаза наливаются кровью.

— Ну что? — торжествующе спрашивает сосед. — Вода близко, да ходить склизко? Вишь, как у него слюна-то вожжой пошла?

Видя, что назревает драка, к мужикам подходит отец. «Зять» говорит ему, улыбаясь:

— Ты погляди, Егор Ефимович, че эта облезьяна-то под ногами ошивается? Я ведь ее ненароком раздавлю. — При этом он толкает мужика-соседа в грудь, тот от толчка садится на лавку. «Зять» указывает на него: — Детей сиротами сделаю.

Мужик вскакивает и бьет «зятя» в подбородок так, что слышно, как у того стучат зубы.

Отец суров. Он встает между мужиками. Теперь уже «зять» рвется в драку, но отец говорит ему:

— Ты меня слышишь?

— Слышу, — отвечает тот покорно.

— Можешь меня уважить?

— Могу.

— Ну так знай: не дело пьяной бабе коров доить.

«Зять» обнимает отца. Мужик тоже подбирается к нему, но уже под левую руку. Мир обеспечен. Отец говорит:

— Все. Концы в воду и пузыри вверх.

Еще раз все трое обнимаются. Ну, вечный мир до первой драки. Мужик садится на лавку, засыпает и вскоре падает с лавки на пол и устраивается рядом с «тестем» на соломе. А «зять», выходя из избы, забывает нагнуться и больно ударяется головой о верхний косяк двери, да так, что изба сотрясается. Ну и здоров же «зять»!

Я уже тогда понимал, что даже в этой пьяной компании картежников равенства не было, хотя в ней не было ни одного богатого мужика и достатки были ограничены только самым необходимым для того, чтобы не умереть с голода. Одни чувствовали себя хозяевами — их почитали все, — другие были как бы пониже — к ним и внимание было иное, и уважения такого они не удостаивались.

Отца моего боялись. Как только назревала драка, он лез в самую гущу, чтобы разнять драчунов и восстановить мир. С ним никто на ссору или на драку не шел, любой уступал. Все знали, что Егор Перелазов не только напоит, но и вытрезвит.

И в праздники все обычно заканчивалось драками.

В избе драка — народ у ворот глазеет, а самые любопытные внутрь протискиваются, хотя риск большой. А когда на улице, то вход бесплатный. Часто вся деревня сбегается посмотреть. Окружают дерущихся, поддерживают, подзадоривают, воодушевляют репликами и насмешками. Каждый, наблюдая со стороны и находясь в безопасности, считает, что он дрался бы не в пример лучше.

Драка разгорается, постепенно втягивая в себя посторонних. И вот люди становятся животными. А куда деваются люди? Нет, это уже скот. Трещат кости, льется кровь, слышатся крики и мат. Женщины и дети плачут. Пошли в ход палки и оглобли. Уже и мой отец, всегда строгий и неторопливый, молотит кого-то и тоже похож на зверя с вытаращенными глазами и сжатыми, оскаленными зубами — пожалуй, даже страшнее всех.

То и дело раздается по деревне крик:

— Спасите! Совсем забили человека! Зарезали!

Да, в пьяной драке побьют — не воз навьют. А наутро разговоров на целый день. Кого ни послушаешь, у всех голова болит. Мы с Санькой не понимаем их.

— Коли так башка болит, то зачем пьют? — спрашиваем мы друг друга.

— Дак, видно, сладко больно.

Как-то даже попробовали, отпили из ковша самогонки — обоих вырвало.

Отец ходит по избе и причитает, — видно, и его допекло:

— Голова ладно, голова пройдет. А что с брюхом-то делается — будто кто на колесах ездит! Ну, чтобы я да еще напился!

Мама говорит:

— Войди ты в себя-то, Егор, опомнись! Ты как Митроша Косой — где подадут, там и напьется.

Такие сравнения отец переживает с особой обидой:

— Ну что накинулась? Ну выпил, а уж с Митрошей сравнила.

— Дак ведь ты посмотри на себя — совсем вполглаза глядишь.

— Ну ладно, — отец пытается подобрать ключи к маме, — дай чего-нибудь поправиться.

— Вожжи, что ли, али чересседельник?

— За что вожжи-то? Плесни чего-нибудь в ковшик-то.

— Вчерась, поди, не захлебнулся еще?

Мама неумолима. Единственное спасение отца — кто-нибудь чужой в доме появится. Тогда и отец преображается совсем, оживает — не узнать человека.

— А-а-а, кум! — восклицает он радостно. — Входи-входи!

Кум входит виновато. Глаза красные, походка неуверенная, не раздевается, только шапку робко снимает и крестится на иконы, озираясь по сторонам, — видно, как и отец, мамы или бабки Парашкевы боится.

Сначала сидят, новостями обмениваются:

— В Содомовцах Вася Шаляпин, знаешь, безногий, до белой горячки, до помешательства, говорят, допился. Чуть бабу свою не зарезал.

— Знаю я этого Васю безногого, — говорит мама. — Тоже пьяница.

И смотрит выразительно на мужиков, а те сидят присмиревшие и следят за каждым ее движением.

— Руки у него золотые, — говорят мужики.

— Да рыло поганое, — уточняет мама.

И отец и гость послушно подтверждают характеристику Васе Шаляпину, которую ему выдает мама.

— Он, говорят, напьется, так буянит больно, — оправдывает гость себя и заодно нашего отца.

— Дак ведь и вы, — говорит мама, — смирные-то только утром с похмелья.

Пользуясь присутствием гостя и видя, что мама постепенно оттаивает, отец просит:

— А что, Серафимушка, может, нальешь болящим?

Мама неторопливо берет ковш, идет за печку, так же не спеша и неохотно приносит его.

— На, захлебнись, — говорит она отцу при этом. — Кушай, батюшка, — обращается к гостю.

— А может, и ты с нами? — неуверенно спрашивает отец.

— А с какой это радости я-то пить буду? Нечто я Авдотья-Мишиха? У меня мужик есть какой-никакой.

И вот мужики уже сидят здоровые и веселые — не узнать.

— Спасибо, хозяюшка, — говорит кум, потом оборачивается к отцу и спрашивает так, будто маму совсем не знает: — И где ты, кум, бабу нашел такую? Ну и вино! Такое, видно, только в губернии пьют, и то не все. Да я как молодой стал. Приду домой, дак ведь своя баба не узнает.