Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

Как-то я заметил, что Авдотья пристально смотрит на меня. Спросил раздраженно:

— Ты че?

— Дак ведь и посмотреть нельзя? — ответила она обиженно. — Вишь ведь какую власть забрал. А смотрю-то я почему? Больно ты басок стал — весь в отца своего. Ох, бабы его любили, жеребца вороного! А думаю-то я о чем? Как под копытом станет сыро, дак не больно молочка-то попьешь. Дело-то к осени катится. Пользуйся, поминай Авдотью.

Так, казалось, и закончится скоро наша с Палькой коровья эпопея. Я пойду учиться, а Палька, свободный от дел, будет бегать по деревне с санками. Баба Шуня в школу его не отдавала — учила сама закону божьему.

В начале осени голые поля, освободившись от всего, что на них выросло за лето, казались усталыми и неуютными. От перелесков и кустарников ветер неустанно приносил пряные запахи увядающей листвы. Леса стояли бронзово-зеленые и красноватые и были не столь восхитительны, сколь грустны. Природа жила в ожидании холодов. Она сбросила с себя веселые и нарядные одежды и стояла кроткая и унылая.

Весной, начиная пасти коров, мы с Палькой были полны надежд. Мы ждали: вот будет что-то хорошее, какая-то радость, произойдет что-то такое, чего еще никогда не было. Но сейчас, когда луга из зеленых превратились в желто-грязные, а редкие осенние цветы приобрели бледный оттенок и лиловатый вялый отлив, все надежды испарились. Осталось одно: ожидание холодной зимы, которая придет на смену дождливой и грязной осени, закроет землю белой пеленой, заморозит ее — тогда все будут жить ожиданием весны.

Желтые прозрачные листья то и дело кружились вихрем по полям и дорогам. Косые лучи солнца то покрывали землю неуверенными длинными полосами света, то быстро исчезали.

Время от времени выпадали дни, в которые природа, видимо, забывала, что наступила осень. Было по-летнему светло и жарко. Откуда-то появлялись оводы. Они шумели, жужжали, нападали на стадо. И было неспокойно.

Однажды, в один из таких дней, Палька пришел печальный. Я это сразу заметил и потому спросил:

— Ты че?

— Заболел.

Авдотья тут же определила причину болезни:

— Вишь, молоко не пьешь. Все бога боишься да надеешься на него, что он тебя напитает. На-кося, выкуси. Напитали такого, вперед ногами вынесли. И ты потому такой болезный. Погли, Ефимка-то какой стал!

Палька молчал, а мне было стыдно. Казалось, что я предал Пальку.

В этот день в стадо выпустили быка. Это был не какой-нибудь беспородный деревенский замухрышка. Бык был племенной, огромный, тяжелый и страшный. Егор Житов привел его из города. Говорили, большие деньги за него коммуна заплатила. Когда весь скот собрался на выгоне, бык мощными рогами отшвырнул жердь, как игрушечную, с изгороди и устремился на клеверище. Коровы бросились за ним.

— Ефимка! — крикнула Авдотья. — Заверни этого черта! А ты, Чибрик, задержи стадо! Не пускай его на клевер — обожрутся. От Егора Житова попадет.

Несмотря на распорядительность, проявленную при этом, сама Авдотья и шагу не ступила.

Я стороной обошел быка и встал на его пути. Бык остановился, наклонил голову и начал рыть землю копытом правой передней ноги.

— Куда? — угрожающе крикнул я, вспоминая, как это делают мужики, отвел кнут назад и с силой выбросил его вперед.

Раздался страшный удар. Бык попятился.

— Ага! — крикнул я злорадно. — Что, волчья сыть, получил?

Снова отвел кнут назад, снова с силой выбросил его вперед и, как учил меня Гриша Косач, одноглазый и жестокий парень, повел кнутовище на себя. Вместе с громким ударом, с треском, похожим на выстрел, бык всей своей тяжестью подпрыгнул и, не удержавшись на ногах, упал на землю и остался лежать в таком унизительном положении.

— Ну что? — захохотал я, торжествуя победу, и стал приближаться к быку. Страх мало-помалу выходил из меня.

Бык лениво поднялся и подчеркнуто нехотя направился к выгону.

Я сделал еще несколько хлопков кнутом, и все коровы трусливо побежали за быком. Мне было радостно оттого, что бык побежден.

С выгона скот привычно пошел по прогону на дальнее пастбище. Бык затерялся в стаде, и мы о нем на время забыли.

На пастбище сначала было спокойно. Мы с Палькой сели на бугре, с которого все стадо было видно как на ладони.

— И как ты его не боишься? — спросил Палька.

— Почему не боюсь? — ответил я откровенно ему, как другу. — Я до того боюсь, что колени подгибаются. А что делать? А если скот траву вытопчет? Что тогда Егор Житов скажет?

Палька смотрел на меня с восторгом. Я радовался оттого, что он простил мне малодушие с парным молоком.

Бык вначале ходил в стороне, насыщался зеленью. Правда, раз к нему подбежал отсаженный от матери сосун, но, увидев грозного хозяина стада, повернул обратно и несколькими прыжками преодолел расстояние, отделявшее его от коров.

Бык продолжал спокойно щипать траву, когда к нему снова подбежал осмелевший отъемыш. На морду у него была навязана ежовая шкура с иглами, чтобы корова не давала ему сосать. С разбегу несчастный теленок ткнулся ежевиной в бок своему отцу. Тот мотнул головой, и теленок упал как подкошенный. Бык на это, однако, не обратил внимания и уходил от лежащего теленка все дальше и дальше.

Когда Палька подбежал, чтобы оказать помощь, теленок резко подпрыгнул, встал на все четыре ноги и бросился спасаться к коровам.

Бык вошел в стадо и начал ходить вокруг молодой телки. Та с испугу шарахалась то в одну, то в другую сторону, но он настойчиво отбивал ее от коров. Когда эта пара отделилась, Авдотья крикнула мне:

— Ефимка, че ты смотришь на него? Огрей как следует!

Я откинул кнут назад и нанес быку удар, после которого тот, забыв о своих намерениях, вскинул голову и бросился в стадо.

Авдотья была довольна моими решительными действиями, а поведение быка порицала:

— Вот ведь, дурак, какую выбрал — году нет. Куда ей, она еще на ногах еле держится. А в стаде иные ходят по четвертой траве, никак не обходятся. Вел бы праздную да гулял бы с ней, тогда, смотришь, и яловых бы не было. Ты погли-ко, Ефимка, как они на него смотрят.

Действительно, когда бык проходил мимо, коровы оживлялись, вытягивали головы, принюхивались к нему и призывно ревели.

— Иди к яловице, коровья смерть! — крикнул я быку, чувствуя, что меня заносит.

Тот поднял тяжелую голову, внимательно и недовольно посмотрел на меня. Но я уже совсем распоясался.

— Ты че, чума, смотришь? — крикнул я. — Думаешь, испугаюсь?

Бык закрыл глаза и отвернулся.

К полудню скот начал дурить.

— Ишь, с жиру бесится, — указала Авдотья.

Коровы бегали кругами. Они ревели и прыгали, задрав хвосты. Крупные оводы донимали скотину.

Мы погнали стадо к реке, к водопою. Впереди шел бык. Он медленно продвигался по высохшему руслу ручья и, когда подошел к реке, загородил собой проход к воде. Стадо остановилось перед крутым спуском, не решаясь двигаться вперед. Мы встали по сторонам и некоторое время, наблюдая беспокойство коров, не знали, что делать. Предприимчивая Авдотья быстро нашла решение.