Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

— Ребята, идите по ту сторону! — крикнула она. — Ефимка, дай ему кнута!

Мы с Палькой перепрыгнули через речку и начали подходить к быку с разных сторон.

Я подошел к быку ближе, чем Палька, и с противоположного берега, через реку, ударил его кнутом. Удар пришелся по брюху. Бык наклонил голову, потом не торопясь обернулся направо и налево, озирая все стадо и нас с Палькой. Я отчетливо увидел у быка на лбу зализанный вихор из жестких крутых волос. Бык повернулся к нам другим боком, и на окороке я увидел выжженное жегалом тавро — буквы К и П. Они означали название нашей коммуны — «Красный Перелаз».

Я снова ударил кнутом, но быка не задел. Он повернулся ко мне и сделал шаг вперед. Скользнув вниз, к воде, он уперся, и копыта широко раздвоились. Бык приник влажными ноздрями к воде, тряхнул головой и начал сосать освежающую воду. При этом не сводил с меня внимательных светлых глаз. Мощный хвост он закинул на широкий костлявый зад. Время от времени он подергивал мускулами, сгоняя надоедливого овода, отчего по его гладкой, лоснящейся коже пробегала нетерпеливая волна.

Я увидел, как бык все больше и больше задом сползает к воде, и вдруг понял, что он готовится прыгать. Тогда я бросился бежать, споткнулся, больно ударился о камень, упал. Кнут за что-то зацепился, кнутовище вырвалось из руки и отлетело в сторону. Когда я повернулся, чтобы найти его, я увидел тяжелый и мощный прыжок быка.

Ужас охватил меня, и я начал судорожно отползать от быка, скуля. И в это время услышал отчаянный крик и увидел, что ко мне бежит Палька.

Бык шел на меня неторопливо. Он бил себя хвостом по заду, голову держал низко, вполоборота, так что виден был лишь его левый кровавый глаз, нацеленный на меня. Он шел, сотрясая и разбрасывая по сторонам землю. Казалось, ничто не способно было его остановить, и я замер на месте. Я уткнулся в землю, кричал: «Ма-а-ама!» — и не слышал своего голоса; как во сне, захлебываясь, глотал горячий воздух и уже представлял, как бык пронзит меня насквозь выставленным вперед рогом, раздавит своей тяжестью и я буду валяться мертвый на берегу. Я закрыл глаза и ожидал, что вот-вот это произойдет. И в это время голос Пальки заставил меня поднять голову и осмотреться.

— Ефимка, уходи-и-и!!! — кричал Палька.

Он подбежал к быку сбоку и, размахивая руками, пытался его остановить. Но бык не обращал на него внимания. Тогда Палька схватился за рог, но бык и этого не заметил и тащил его за собой. Палька отскочил в сторону. Я увидел его огромные округлившиеся глаза и белое лицо. Бык повернул к нему голову и на миг остановился. Палька забежал вперед, широко раскинул руки и загородил собой дорогу быку. Я отполз в сторону. И в то же мгновение увидел, как бык прочертил по земле рогом в сторону Пальки, устремился вперед и, когда наткнулся на него, свирепо бросил голову вверх. Палька вскрикнул и упал на камни. Потом отполз в сторону, приподнялся на локте, встал на четвереньки, на обе ноги.

Бык уходил в лес, широко размахивая огромной и мощной головой. Я пришел в себя и крикнул Пальке:

— Сейчас я ему покажу!

Нашел кнут, схватил его и побежал к быку. Я быстро его догнал. Когда ударил первый раз, он остановился.

— Ага, тебе еще мало? — крикнул я и снова нанес удар.

Бык повернулся ко мне. Тогда я еще раз с силой ударил его. Раздался грохот, из морды брызнула кровь. Бык взревел и бросился от меня. Я бежал за ним и бил беспощадно. Бык ревел испуганно и жалко. Я бежал и бил, пока были силы. К Пальке я возвратился возбужденный и радостный.

— Палька, — кричал я, — ты видел, как я его проучил?!

Палька лежал, уткнувшись лицом в землю, неестественно подвернув под себя руки и поджав ноги.

— Палька! — крикнул я. — Палька!

Он не отвечал. Я схватил его за плечи, повернул лицом к себе и увидел, что изо рта вылилась и загустела кровь, на лбу выступил пот, а по лицу ползали мухи. Я отогнал мух, провел пальцами по лицу Пальки и отдернул их в ужасе: кожа была холодная и липкая. Палька смотрел на меня белками глаз.

В припадке безумного страха я начал кричать:

— Авдотья! Авдотья!

Коровы стояли в реке и привычно, не прерывая жвачки, пили протекающую у них под ногами замутненную воду. И тут к горлу подкатило что-то острое и горячее, и меня начало рвать.

Авдотья подошла, приподняла Палькину голову, закрыла ему глаза дрожащими пальцами и сказала:

— Ну, доигрались, черти! Вот погоди, будет тебе от Егора Житова. Уж он те даст!

Впервые в жизни я видел смерть человека. Я не знал, что надо делать. Палька теперь уже лежал иссиня-белый. Я ни о чем не думал. В голове и в сердце был только страх. Я боялся Пальки, чувствуя свою вину перед ним. Я боялся бабы Шуни, предвидя весь ужас предстоящей встречи с ней. Я боялся Егора Житова.

— Из-за тебя все, из-за ирода! — укоряла меня Авдотья. — Это ты быка раздразнил.

А я думал: как приду домой, что скажу Егору Житову и бабе Шуне? Что со мной сделают?

Вечером Егор Житов спросил в столовой:

— У кого это хватило ума быка в стадо пустить? Разве ребята с ним справятся? — А Авдотье сказал: — Судить тебя надо, Авдоть. Вишь, парня погубила.

— Дак ведь это всё они, баловники! — начала кричать Авдотья.

Егор Житов раздраженно махнул рукой.

Баба Шуня в тот же вечер пришла к Авдотье — плевала ей в лицо, рвала на ней волосы, царапала грудь, шею, лицо, угрожала адом.

На следующее утро я увидел бабу Шуню и понял, что пропал. Я подошел к ней, готовый на все, и тихо сказал:

— Из-за меня это он, Палька-то.

И разревелся.

Баба Шуня обняла меня, погладила по голове и сказала:

— Ну что ты, Ефимий. На все божья воля: бог дал, бог взял. На тебя я зла не имею.

И после того как Пальку похоронили, я продолжал пасти коров. Быка уже не выпускали в стадо: Егор Житов запретил.

Много раз я видел Пальку во сне. Я говорил ему:

— Возьми меня с собой, Палька.

Но Палька меня отталкивал и отвечал:

— Если я тя возьму с собой, то ты умрешь. А тебе еще надо жить да жить. Я те дам.

И уходил обиженный, хотя и смотрел весело.

Все напоминало мне Пальку, было пусто и тоскливо, не переставая ныла и болела грудь. Голая земля, черные деревья, потерявшие листья, потемневшие ели, кое-где стоящие на межах, нагоняли тоску.

Я сижу под деревом. Какая-то птица прыгает с ветки на ветку, потом останавливается и затягивает песню. Этой песней она прощается с осенью. Я с замиранием внимаю ей, и все вокруг исчезает, все умолкает, и в сердце остается только эта птица, Палька да я.

А Авдотья кричит безобразно диким голосом:

— Ефимка, уснул, что ли? Бежи, загони корову. Вишь, на озимь пошла!

Я нехотя поднимаюсь. Расправляю кнут и вяло кричу на корову, но та не слушается. Авдотья укоризненно говорит:

— Что ты какой блаженный стал? Совсем как Палька Чибрик. Погоди, Егору Житову скажу, какой ты работник стал никуды.