Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Получила посылку от Булуш. Моя дорогая Булуш и милая Ярося! Пошлю им открытку с благодарностью. Мы пришли к согласию с Зигу, все-таки я иначе все истолковала в прошлый раз. Я предполагала, что это будет дружеский совет. Ну, наконец-то мы на правильном пути, хотя Зигу должен мне еще многое рассказать. Сейчас все в порядке, а раньше – Господи помилуй! Зигу был раздражительным и взмок от напряжения, я была на грани слез. Я хотела сказать все, что решила за последние две ночи, и… не смогла. Ситуация была настолько трагичной, что возникало даже слово «разрыв». Сейчас я улыбаюсь, когда это пишу (даже при том, что у меня жуткие месячные спазмы), но я была действительно обеспокоена и не знала, как разрешить ситуацию. Я рада, что все закончилось хорошо. Чувствую странную легкость, о, хорошо. У меня очень приятное ощущение – и я действительно обязана им Зигу. Между прочим, никто никогда раньше не давал мне такого урока. Что ж, он был прав, надо отдать ему должное. Когда все наладится, мы будем встречаться.

Надо было больше написать, правда. Но, знаешь, тогда… я не могла, потом не хотела, может быть, напишу еще завтра. Знаю только, что многое изменилось в жизни, в дружбе и в этом (не знаю, как это назвать?), изменились настроения и, может быть, даже… я. Я действительно изменилась? Или просто излила свои чувства себе и тебе? В любом случае, теперь я напишу все стихи, я решила. В худшем случае никому их не покажу. Вчера я опять ужасно разозлилась, когда опять услышала, что я инфантильна, так что я ей объявила, что теперь уже определенно повзрослела и не желаю больше этого слышать. А завтра я тебе расскажу кое-что интересное, кое-что действительно интересное, вот увидишь. Я собиралась тебе рассказать сегодня, но нет… завтра.

Так вы мне поможете, Булуш и Господь.

Мы встретились только через день, потому сегодня и есть через день. А я на самом деле не покончила с проблемой. Зигу прочитал все, что я написала, и… вот и все. Теперь, благодаря всему, через что я сама прошла и что Зигу мне сказал, я снова ближе к жизни, реальной. Выговориться было необходимо. Потому что, если всё невысказанное накапливается, однажды может случиться потоп и смыть мост, да, мост, который нас соединяет. А мы построили дамбы, резервуары и бассейны, именно потому, что говорили друг с другом открыто.

То же самое с Норой. В нашей долгой дружбе тоже были свои этапы. Временами мы были близки, у нас были сердечные отношения, а потом расходились даже на долгие месяцы. А было ли это хорошо? Было ли правильно – так долго хранить тяжелое молчание? Почему она или я не сказала: «Послушай, мне это не нравится, не делай так, меня это огорчает»? И было бы объяснение, и было бы всё хорошо. Почему мы никогда не поступаем открыто? В конце концов, мы же друзья! Но всегда как-то так получалось, что мы снова находили друг друга. Потому что мы были и есть (как мне кажется) созданы друг для друга, потому что мы родственные души, и я сомневаюсь, очень сомневаюсь, что мы можем найти третьего, кто понимал бы нас (Ирка – а Ирка, не хочу даже называть ее, это была бы профанация нашей дружбы). Потому что сейчас нет никого такого в нашем окружении. Мы во всех отношениях в одинаковой ситуации и по-настоящему понимаем друг друга. А Нора сейчас взрослеет, взрослеет через меня, через мое взросление. А я? Что я знаю? А даже если знаю, не могу это записать, потому что всего так, так, так много.

То, что было с Реной К., хотя я знала об этом – или, вернее, ощущала, – в конце концов, я не знала, что это было на самом деле. Это было на 1 мм больше, чем я думала, или на 1 мм меньше. Но Мацек должен мне все об этом рассказать. Я ошибалась только насчет одного, первого.

Не могу писать. Мысли улетают куда-то далеко, и я не могу сосредоточиться ни на минуту. Это можно было бы назвать ленью, да, выдающаяся лень, например, беру людей из своего окружения и перемещаю их в какой-то мир теней, создаю тысячи противоречивых ситуаций и совершенно новых личностей, и все они разговаривают, смеются и двигаются, как в жизни. Ах, если бы хоть одно из этих нереальных, далеких мечтаний сбылось… Но вот не везет, именно более реальные, жизненные мечты, связанные с жизнью, именно они должны сбываться. Хотя, скажи мне – девушка с пепельно-светлыми кудрями, голубыми глазами, с темными бровями и ресницами, яркими губами, именно такая, милая и прекрасная, как в моей мечте, – это невозможно? Продолжаю писать обрывками. Снова. Пробудились мои чувства, но не так сильно, как раньше. И все же они проснулись и они хотят бунтовать. Но нет, мир слишком печален, чтобы они могли оторваться от земли – и лететь. Хотя и у «всего» тоже есть свои пределы, вот как было в мае.

Я не могу писать об этом сейчас, потому что… Потому что не могу! Как я могу об этом писать, когда мир такой холодный и безрадостный. Мы теперь не выходим из дома, это запрещено с 10 вечера до 5 утра. В пять улицы выглядят почти забавно, все выбегают из домов и везде мелькают белые повязки.

У Норы в доме был обыск.

Не знаю, когда я увижу Булуш, может быть, хотя бы Ярося приедет. О Господи! Дай нам как-нибудь пережить эту войну. Но это правда, я снова просыпаюсь, хотя это для меня больше не мучение – удовольствие. До свидания… как? Вы мне поможете, Булуш и Господь. Как обычно.

На самом деле не то чтобы я долгое, долгое время думала написать стихотворение. Просто меня преследует эта мысль, это должно быть описание одного из моих мечтаний, моя «маленькая прелесть». «Ты как золотой королевский каприз» – опять я не могу, знаю, что сейчас не могу.