Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Не знаю, достоин он этого или нет? Скорее, да. Все-таки у меня было больше радости, чем грусти. До свиданья…

Очень печальный и слезливый день. Норуш, хотела тебе сегодня написать. Не о том – хотя я знаю, что это в прошлом, – «что я тебе друг для слез», но, видишь ли, так это происходит странно. Но ты думала когда-нибудь о значении этих слов? Когда у кого-нибудь тяжелые времена, да, тяжелые и печальные времена, когда нуждаются в утешении, они обращаются к самому близкому человеку, к своей матери – а у меня здесь матери нет. Я хотела написать о дружбе, но знала, что настроение у меня с утра изменилось. И? И мне остается снова плакать. О Господи, но на сердце тяжело! Слова – это только слова, и они ничего не говорят. Эту ношу не снимет ни письмо к матери, ни к тебе, дорогая Норенька, или даже стихи; эту ношу создали его слова. Так унизительно! Зачем я об этом спросила? Норуш, подумай только, у меня в сердце клинок, когда он там, больно, очень больно, но когда я пытаюсь его извлечь, еще больнее. А мысль о нашей дружбе кажется мне такой тихой гаванью, что я считаю ее святой. Ты можешь поверить, что он тогда это почувствовал? Но все же мне лучше. Можно сказать, что у меня два лица?

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

День рождения! Дорогой Дневник! Мама! Норенька! Мне так хорошо! Мне так легко. Сегодня был его день рождения. Я ему подарила сборник стихов (при том, что он довольно симпатичный, и я почти в него влюбилась, пока делала), и он был так рад! Я не знала, что он ему так сильно понравится. Он был тронут. Я спросила, что бы он хотел, чтобы я ему пожелала. Он сказал: для нас – пережить эту войну и не разойтись, я тоже этого хочу? Что за вопрос, хочу я? Я хочу, чтобы мы вообще никогда не расходились. Как сказал З., стихи нас соединяют. Как хорошо, что он это понимает. Стихи – это что-то необычайное и неповторимое, они соединяют души и облагораживают, возвышают любовь. Господи, спасибо Тебе и пусть сбудутся мои мечты…

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Мне так хорошо! Мы поняли, что полностью понимаем друг друга. И я раскрыла твои глубины, дорогой Дневник! Ты сердишься? Я раскрыла их близкому и очень любимому человеку! Я отдала все самое глубинное, самое ценное, самое честное – все заботы и мысли, вложенные в стихи. «Когда мы как водяные лилии», Зигунио. Такой, как ты есть, правда лишает меня слов, лучше лечь, закрыть глаза и мечтать. Только Ярошка портит мне образ своими замечаниями: «Он в этой шляпе выглядит как настоящий еврей». Пусть себе болтает, может быть, она права, я не в состоянии это видеть, а даже если

Вообще, мне хотелось что-то написать, но я весь день не знала, что.

И иногда совсем так же, как с этим стихом. Сначала он набирал скорость, расправил крылья и остановился, а я мучаюсь, мучаюсь, мучаюсь и не могу закончить. Но, может быть, я его закончу…

Может быть, я его закончу в конце концов.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Сегодня был такой странный день. Моя бедная дорогая Норушка. Она прибежала сегодня утром и сказала, плача: «Мой дедушка умер». И убежала. У меня так сжалось сердце и так сильно заболело. Позже я забеспокоилась о ней, я думала, она попала под облаву на уборку снега. Я знаю, какая она чувствительная и что это для нее значит. А когда я стала волноваться, не замерзла ли где-нибудь бедняжка и что она делает, я почувствовала, насколько мне дорога моя маленькая подружка. Ее дневник – это история нашей дружбы. Его можно было бы озаглавить «Как крепла дружба». О, но надо сказать, что она заслуживает более высокого положения, более уважаемого. А сейчас мы настолько близки, что я чувствую ее боль как свою. Я бы хотела, чтобы она к нам пришла. Ее последнее письмо было таким теплым, написать его мог только действительно очень сердечный человек. Это так ужасно, Ирка потеряла бабушку, Норка – дедушку. О Господи, сохрани жизнь всем остальным и останови эту войну. Булуш не пишет. Тицу не пишет. О, вся наша семья тоже разорвана в клочья. Останется ли она живой? Соберется ли когда-нибудь вместе?