Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Фух, я очистилась от этого. Но даже если бы я заполнила этот дневник до последней страницы, я бы не смогла погасить весь тот огонь, который бушует во мне. Тот, другой май так сильно отличался от этого, был настолько более утонченным и романтичным. А этот, этот бешеный, но именно этот, неукрощенный, неистовый, земной, самый истинный и самый приятный! Откуда я знаю?! Знаю? Не могу остановиться. Совсем так же, как я не могу расстаться с Зигу. Столько, столько… любви переполняет меня.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Сегодня было такое солнечное утро, как настоящая весна. Меня разбудило солнце, и, как только я открыла глаза, подумала о том, чтобы увидеть З. И сама эта мысль сделала меня такой счастливой, что мне захотелось увидеть его здесь и сейчас. Я оделась на час раньше… Не важно. Наконец, мы гуляли вместе, держась за руки, как «два благовоспитанных ребенка». Нет, это было действительно приятно, и когда я пишу об этом, мне не хочется больше ничего писать. Потому что, когда я начала размышлять, мне пришла мысль, что он относится ко мне немного снисходительно, что он великодушно позволяет мне себя любить (я не говорю, что он меня не любит, я вовсе этого не говорила), но иногда он на меня смотрит так, как будто хочет сказать: «Пусть ребенок забавляется». А когда он замечает, что я вся… ну, полна весны, тогда у меня появляется ощущение, что он думает о себе, что он лучше и умнее. Например, вчера он сказал: «Я дарю тебе еще один поцелуй, и можешь идти». И я поняла, что обычно это говорит девушка. Но, что бы то ни было, представим себе, что я его люблю, как парень любит девушку. И в любом случае, когда я сказала, что наша мисс такая ясная, почему он не хочет смотреть мне в глаза? Возможно, это только с моей стороны? Ах! Надо выбросить это из головы. Я должна! Это сомнение ужасно. Я знаю, чем оно обернулось для Анны Карениной и Анны Фюлоп.

Утром я себя чувствовала фантастически, и он сказал, как давно не говорил, он сказал так мило и радостно: «Пока, куколка». Ага, это была так называемая (само)уверенность в том, что солнце светит для меня! Должно быть, из-за войны, но война наверняка скоро кончится. Зигмунт говорит, что будет наступление с запада, во Франции. Он об этом давно говорил, но уверен, что случится это сейчас. Ну, посмотрим, мог бы он быть дипломатом. Весеннее, пока-пока…

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Приход весны случился. Но я знаю, о чем хотела писать. Меня кое-что беспокоит. Было ужасно приятно. Но мы начали говорить о комплексах, и я снова почувствовала себя маленькой, незначительной, беспомощной. Мне стало очень грустно. Хорошо, что Зигуш объяснил это необычностью времени.

Жаль, что я ни с кем не вижусь. Мне хотелось бы пригласить Норку на целый день, но я не могу и это от меня не зависит. Чувствую, что она сердится на меня.

С работой тоже не получается. Я должна туда пойти послезавтра и очень боюсь.

Зигуш, милый, но… Послушай, Рена (только между нами), ты случайно не завидуешь этой Зосе? Нет, а почему ты так подумал?! Но что-то есть. Может быть, я завидую ее самоуверенности или тому, что она с ним все время, всегда, целый день, а я остаюсь с такой пустотой, как сейчас… Я так привязалась. Его снисходительность все еще очевидна, сейчас даже больше. «Ты уже думаешь о маленьком домике», и потом он говорит: «Все больше и больше». И он думает, что я… Он даже не представляет, какой тяжелой может быть эта тоска, эта тоска по человеку, самому близкому твоему сердцу. Можно так изнывать, я так изнываю – но не все время. А потом я расстраиваюсь. Я решила взять это под контроль, не говорить этого. Не говорить, что я так по нему скучаю, чтобы не заставлять его смотреть на меня сверху вниз, как он это делает. Что бы ни случилось, не говорить всего. Раздражает, даже меня, то, что он знает. Но умеет это смягчить. Он такой благопристойный, когда говорит, что мы, в конце концов, дети.

Я все записала, но облегчения не почувствовала. Может быть, совсем немножко. До сих пор не очень. Не могу даже мечтать, как утром. А утром было так хорошо мечтать! Напишу после работы, которой я так боюсь. Я верю в Тебя. Ты обязательно протянешь мне руку помощи. Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Еще я думала о незначительности жизни перед лицом вечности. Это меня успокаивает. Не поставила дату, потому что должна была писать завтра. Но мне ужасно захотелось писать сегодня или поговорить с кем-нибудь.

Сегодня утром я поразмышляла и написала письмо мамочке, но и это меня не успокоило, наоборот. Мне ужасно холодно и в то же время душно.

Сегодня я думала о том, чтобы работать инкогнито на селе, например, в поле, заниматься только физическим трудом и вообще не думать. Чтобы чувствовать труд в костях и мышцах, понять беззаботное спокойствие крестьянской жизни. Чем я буду заниматься? Меня все время что-то мучает. Недавно меня мучила мысль том, что Зигу меня любит больше, чем я его, и из-за этого мне стало стыдно. Теперь я думаю, что я его люблю больше и как-то сильнее, чем он меня. И так далее, и тому подобное. А жизнь такая простая, это я ее страшно усложняю.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

10 часов вечера. Снова надо писать. Раньше я беспокоилась без причин, теперь есть причина. Опять гетто. О Господи! Сколько мы сможем вынести? Кто знает, где мы будем жить и как? За все приходится платить бешеную цену. Мы обычно сидели здесь, в этой комнате, с Зигушем и ласкали, обнимали друг друга, а теперь это все опять рушится. Но я верю, я чувствую, что ничего плохого не случится. Господи, услышь мольбы, которые я каждый день обращаю к Тебе.

Я пошла к Норе и на обратном пути столкнулась с Юлеком и Лидкой. Они гуляли вместе. Это меня по-настоящему расстроило, это было противно и тошнотворно. Так фальшиво. Не знаю, говорить ли Норе. Думаю, скажу. Я рада, что завтра понедельник, хочу поделиться своими волнениями с З. Без этого я жить не могу.

Пока, Зигу, пока, мама, я так боюсь этой работы. Господи Боже, помоги мне завтра и помогай всегда… Вы мне поможете, Булуш и Господь.