Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Благодарю Тебя, Господь Милосердный. Работа не такая ужасная. Сегодня провела день с Норой. Проговорили весь день. Мы понимаем друг друга, мы всегда легко друг друга понимаем. Но она по-другому относится к любви – легко, а я серьезно. Она говорит, что это сделает меня несчастной. Возможно, но я знаю, что иначе не могу. Да еще комплекс. Да, Нора, если мы учимся танцевать и если мы танцуем хорошо, то все будет хорошо! После этого разговора я утомилась и у меня заболела голова.

Не надо об этом думать и говорить, З. прав. З., сердце мое, прочитал тебя. Я сержусь. Это действительно конец. Но нам надо об этом поговорить, это не наша вина – это весна. И это гетто, эта ситуация, эта война… Пока, я начну работать и часто писать не буду.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

В последнее время, когда я себя плохо чувствую, я пишу, и когда хорошо чувствую – пишу. Я должна писать. Послушай! Послушай меня и пойми. Город охватила какая-то лихорадка. Призрак гетто, о котором все уже забыли, вернулся. И он еще страшнее, чем раньше, потому что он стучится в окаменелые сердца, и он безжалостный, он не желает уходить. Вчера он меня тоже пугал, а сегодня – нет. Сегодня ничего не может меня затронуть. Я рада, что плачу сейчас, когда меня никто не видит. Сегодня я кричала: «О Господи, я хочу, чтобы настал момент, когда меня отсюда заберут!»

Нет, я не хочу этого! Господи, прости меня. Но у меня было так горько на душе, что показалось, так будет к лучшему. Мама пишет, что детей забирают на принудительные работы. Она сказала, чтобы я собрала вещи. Она хочет быть с нами, и в то же время она хочет… ах! Они расходятся навсегда. Мама хочет послать Тицу официальное письмо с просьбой о разводе. А мы… ну, что об этом писать – от этого я рыдаю, включаю свой водопровод. В этом жутком смерче войны у нас нет ни матери, ни отца. Сумятица жизни вывела нас на какое-то ужасное перепутье. Мы остались одни. Они это уже никогда не уладят. Мама снова выйдет замуж, и я больше никогда, никогда снова не подойду к двери родительского дома. Моя мать… Ее муж будет посторонним, иностранцем. А отец, о! Он написал мне, что не уверен, увидит ли меня когда-нибудь снова! Тицу, ты несчастный еврей, совсем как я, запертый в гетто. Святой Боже, Ты можешь меня спасти? Ты спасешь их? Их всех. О, пожалуйста, сотвори чудо!

Дома такая тяжелая атмосфера. Бимба в напряжении, утомлена и раздражена. Она изводит себя. Страдает из-за детей, мужа и родственников. Из-за этого в доме даже нельзя смеяться. И они все время мне напоминают, что я на их милости.

Жизнь такая несчастная. Несчастная, скверная, злая, но мое сердце еще больше наполняется печалью, когда думаю… я умру? Что нас ждет в будущем? О, Господь Всемогущий! Сколько раз я просила Тебя, и Ты меня слышал, – пожалуйста, положи конец нашим несчастьям. Сейчас мне лучше, так хорошо, что можно поплакать. Что меня больше всего удручает, так это они. Правда, уже давно на самом деле всегда, но… все же. Теперь говорят, что самое главное – это еда. Я хорошо, сытно пообедала, а чувствую себя ужасно. Я не голодна, но я голодаю без заботливого покровительства.

А Зигуш? Да, наверное, поэтому я не хочу проститься с жизнью. Мама, не обижайся за это на меня. Я знаю, для тебя это было бы страшным ударом, но у тебя теперь будет своя жизнь. Может быть, у тебя даже будут еще дети. А мои бабушка и дедушка – старые и уставшие, они заслуживают лучшей старости. Иногда я просто хочу спросить, почему мы навязаны друг другу? Но сейчас я так измучена. Я на самом деле не рассчитывала, что у нас будет общий дом, у меня просто была такая робкая, наивная мечта. Я, в общем-то, и не разочарована, я просто оглянулась на мир вокруг, и он испугал меня своей пустотой. Никого! И правда, рядом нет никого близкого? А мама, такая дорогая, всегда далеко и будет с человеком, который мне чужой. Я больше не плачу. Человек, который будет со мной, будет ей чужим. Жизнь сводит людей, а потом разводит.

Сегодня памятный день. Я получила первые заработанные деньги. Я очень этим горжусь и не знаю, на что их потратить. Хотелось бы отправить их Тицу. Посмотрю.

Представь, он сегодня приходил. Я была так счастлива. Так – очень. Я мечтала увидеть его сегодня, и он пришел. Мой красивый Кокошка, мой Зигуш. Он самый милый. Мой папочка. Он был для меня плечом, на котором можно поплакать. О, он так хорошо меня понимает, как никто в мире. И, знаешь, он действительно понял так, как, я знала, он поймет. Он сказал мне, что не может все время преклоняться передо мной, как перед какой-нибудь богиней, что он не вечный двигатель, и так далее и тому подобное. А я иногда думаю, например сегодня, что я неутомима и что эта мисс вообще не проявляется полностью. Великий Господи Боже, Ты знаешь, как я люблю обнимать его, прижиматься к нему, чтобы он меня ласкал. Это так хорошо, так приятно, так сладко. Все проще и уютней, когда я с ним.

Пока-пока, дорогой Дневник, столько новых ощущений, хороших, думаю, благодаря тебе, тому, кто «ведет меня в неизведанное».

Вы мне поможете, Булуш и Господь.