Рения Шпигель - В тени Холокоста. Дневник Рении

Нора милое, доброе существо. И она страдает, потому что многого не знает. Странно, как мы все притягиваем друг друга, мы – такие «самокритичные». Ей нравится Мацек. Это было бы здорово, правда? Я ломала голову. Потом все собрались, и было славно. Норка мне подарила альбом, полный, красиво переплетенный, замечательно! О, есть что-то такое приятное, такое милое, такое хорошее, что нас поднимает, делает нас лучше. Сбылась еще одна мечта. Нора, я думаю, ты знаешь, что она не последняя…

Зигуш мне подарил шоколад и два имбирных сердца, Ирка – цветы и духи, а Мацек прислал мне розы и открытку с пожеланием, чтобы исполнились все мои мечты.

А я? Что я могу сказать, иногда я мечтаю быть знаменитой, достичь высот, летать по всему миру и не только в мыслях. И все же иногда я хочу просто быть обычным человеком – горожанкой, матерью. Я хочу, страшно хочу, иметь детей, счастливых и хороших, добродетельных, благородных и честных детей. Кто знает, какая из этих задач благороднее, какая труднее?

О, мне так хорошо, мама, и я знаю, что ты посылаешь мне много прекрасных слов по воздуху. Ты знаешь, что мне уже 18? Да, и я верю, и люблю тех, кого любила.

Я решила, начиная с сегодняшнего дня, работать над собой. Время еще есть, можно еще кем-то стать. Тот, у кого есть духовная жизнь, кто может вести такую жизнь, должен иметь, на чем ее строить. Не все жизни стоят на красивых ногах. И да, да, да… Надо это говорить? Ну да, я скажу, потому что это как песчинка, застрявшая в ракушке, которая становится жемчужиной. Страдание – жемчужина любви. Я рассердилась на Ирку и Зигу. Не могу даже представить хорошие моменты, чем-нибудь не отравленные. Но он был такой милый, это правда, такой очаровательный. Он придет завтра. Если это не сон, мы воспарим высоко…

Это прощание меня разозлило.

Завтра я пойду к Норе за Кисеком.

Доброй ночи. Мама, шлю тебе поцелуй, обнимаю тебя как всегда. Ты любишь меня больше всех в мире. Твои пожелания – путь, по которому мне надо идти, и благословение моей жизни.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

И Бог спас Зигу. О, я вне себя. Они забирали людей всю ночь. Собрали 1260 парней. Много жертв, отцы, матери, браться. Красное море нашей крови, прости нам наши грехи, услышь нас, Господи Боже! Это была жуткая ночь, слишком жуткая, чтобы ее описывать. Но Зигуш был здесь, мой милый, милый и любящий. Было так хорошо, мы ласкались и целовались бесконечно. Я почти забыла о вчерашнем дне, хотя это был мой день рождения, так что он мог этот день посвятить мне. Но он такой. Такой у него характер, такая натура. Он любит «женщин». Зоська, эта «рыжая хмарь», тоже здесь была. Я так сглупила, показала ей стихотворение. Даже З. это сказал. Ну, именно это и имеет значение. Бывают моменты, когда человек может говорить и писать, но не действовать. И это действительно было так прекрасно, что стоило пострадать. Но иногда, думаю, оно того не стоит, чтобы любящая женщина платила слишком высокую цену.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Снова слова ничего не значат, снова слова смехотворны. Вчера мы пережили одну из прекрасных симфоний юности.

В нашем квартале было нечто вроде погрома. Булуш написала мне, чтобы я уехала из города в Тлусте [93] Довоенный город в Польше (около Залещиков), район в период немецкой оккупации. с Зигушем. Она написала «вместе». «Вместе»! Это было бы так замечательно, так приятно. Хотя на данный момент невероятно. Но в наше время даже самая большая нелепость может сбыться.

О, мой дорогой Зигуш, мы уедем вместе, тра-ля-ля-ля-ля … ааах! Бимба передает привет, а я посылаю тебе поцелуй и Зигуш тоже. Рена.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

С чего начать… Ладно. Скажу просто, как это было. Прикатила волна хорошего и плохого. Сейчас все хорошо, потому что хорошо мечтать, хорошо целоваться. Но сегодня я не «горю», я не похожа на пса, который пытается освободиться от цепи, даже при том, что я все еще изнываю от тоски. Это потому, что З. сказал сегодня ужасную вещь. Он сказал, что хочет почитать мой дневник, потому что это его возбуждает, стимулирует. Послушай, мой дорогой Дневник, я тебя люблю, я тебя люблю, ты – моя душа, ты живешь в тысяче моих радостных воспоминаний, ты плачешь слезами моих старых неприятностей, но я никогда не писала тебя ради стимуляции любви! Я что, должна постоянно разрывать глубочайшие уголки своей души, должна заставить свое сердце кровоточить, чтобы он мог мне поверить и чтобы он находил в этом удовольствие? А как же я, почему я люблю без всякой стимуляции? (Я нахожу стимуляцию в мечтах.) Я не думаю, что жизнь – такая идиллия. Жизнь полна горечи, даже нет необходимости ее искать. И вот поэтому Зигмунт такой, именно такой. Потому что было слишком много приятного.

Я думаю, что даже хотя З. хороший, нежный и милый (сегодня он был действительно милый), в нем есть какое-то странное спокойствие. Я не впервые об этом думаю. Я пишу, и думаю, и сержусь, как сегодня, но как только я свернусь калачиком рядом с ним, как только обниму его, снова бреду по воздуху. Что мне делать? Фантазии тоже самые приятные. Они сбудутся, должны сбыться! Разве можно любить кого-то и одновременно испытывать неприязнь?

Вы мне поможете, Булуш и Господь!

Скорее всего, можно. Нет, сегодня я об этом писать не могу, потому что я сердита. З., тот, кто может быть таким дорогим, теплым, как мое собственное сердце, может быть и таким далеким. Да, вчера он был далеким. Мне было тяжело и страшно мрачно. Я так рада! У меня есть моя поэзия! Мои стихи. Я их так люблю.