Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Или другая встреча — с катерником С. А. Осиповым, впоследствии Героем Советского Союза. Весёлый, простой, жизнерадостный парень, с каким-то, я бы сказал, одесским оттенком юмора. А как он воевал! Помню, в самые трудные дни боёв он поддерживал во мне бодрость, со смехом заявляя: «В Испании меня Гитлер не взял, а на нашей-то земле и подавно!»

Мы выступали перед катерниками, которые топили вражеские транспорты и корабли в Ирбенском проливе.

С каждым днём обстановка на Сааремаа становилась всё напряжённее. 20 августа начальник политотдела в беседе с нами шутил: «Оставайтесь у нас островным филиалом театра КБФ. Помещение в Курессааре есть, материал для костюмов и декораций найдём, пьесу напишет тов. Вальде из нашей газеты — и работайте!» Пьесу нам Вальде действительно написал, но мы не успели её сыграть. А «островным филиалом» театра КБФ всё же нам стать пришлось.

Наши войска оставили Таллин. Мы оказались в глубоком тылу врага.

Таллин. Таллин… Мы не могли себе представить, что в этом чудесном городе уже хозяйничают фашисты. И твёрдо верили: мы вернёмся в Таллин, на нашу базу на улице Пикк…

А пока мы были на Сааремаа, и события нарастали быстро. Нам перестали давать бензин для переездов. (Надо было экономить всё. Ведь мы отрезаны, и, кто знает, насколько?)

Пересели на велосипеды. Кто не умел — научился. Обзавелись, так сказать, собственным транспортом и продолжали выступать с концертами. Но вот высадился на остров вражеский десант.

Начались жестокие бои. И тогда артисты сменили оружие искусства на боевое оружие. Вместе с моряками-балтийцами участвовали мы в боях.

Здесь обрываются записи в моём дневнике.

…Я помню ещё дерзкую операцию катерников по потоплению вражеского крейсера типа «Кёльн» и двух миноносцев, после которой Осипов сказал мне смеясь: «Слыхал, Фогельсон? Потопили крейсер и два миноносца! Один миноносец жертвую артистам!» Но артисты уже были большей частью на фронте.

Все бригады театра флота работали и сражались, и коллектив театра КБФ во время войны потерял около 40 процентов личного состава. Те, что остались в живых, помнят места, где им приходилось защищать нашу советскую землю. Так и для меня слово «Моонзунд» означает очень многое. Я написал большое стихотворение потом и посвятил его С. А. Осипову.

г. Ленинград С. Фогельсон, поэт

…Тогда же, там, в столовке детдома, отец сказал мне, что год назад он женился. Я его не осуждал. Ничего не поделаешь, жизнь продолжалась. Живые думали о живом.

Вернулись мы с отцом в Ленинград. Стали жить в коммуналке большой семьёй: отец, я, новая жена Лилия Львовна, её родители. Вскоре родился Боря, мой братик. Жилось мне неплохо, хотя я и спал на полу под роялем. Жили мы на улице Марата, школа моя стояла напротив кинотеатра «Колизей».

В 1945 победном году случилось несколько важных событий. Первое — я закончил первый класс. Второе — вышел кинофильм «Небесный тихоход», и отец проснулся знаменитым. Но самое, самое главное — осенью появилась… мама.

Слёзы, объятия, долгие разговоры. Мама рассказала, как они выбирались из горящего гидросамолёта, как поплыли к берегу. Плыть к нашему катеру, куда направились крепкие молодые лётчики, — далеко, не под силу, к тому же при падении самолёта мать повредила руку. На берегу их ждали немецкие солдаты. Поскольку мать была в морской форме, её бросили в концлагерь для военнопленных.

В концлагере комендант взял маму служанкой мыть полы. Однажды он приказал ей принести воды и помыть ему ноги. Мать не знала языка и принесла сапоги. Немец надел сапог и выбил ей, непонятливой, сапогом передние зубы. Потом он застал маму, когда она слушала по радиоприёмнику Москву. Её тут же отправили обратно в лагерь. А там — изнурительный труд, голод, смерть товарищей. И только песни, которые они пели по вечерам, вселяли искорку надежды.

Больше мама ничего не рассказывала о плене. Никогда. Не хотела вспоминать.

…Собрались все мы на семейный совет, позвали новую родню. Отец сказал, что уйдёт к Вере, к своей первой семье. Мать ответила: «На тебя, Соломон Борисович, дорогой Моня, у меня злобы нет. Всему виной война. Живи с новой семьей. К тому же у вас маленький сынок. А я, чтобы не быть вам помехой, уеду с Бусиком, с Робертом, в другой город».

Уехать маме нужно было и по другой причине: ей, как бывшей в плену, запрещалось жить в городе Ленина. Мама списалась с подругой Тамарой Воейковой, та работала в Петрозаводской филармонии. Вакансия была, и мы приехали в Петрозаводск. Мама работала в «Кантеле», плясала с Максимом Гавриловым, позже он стал известным кантелистом. Дали нам комнатку на Пробной улице. Ансамбль «Кантеле» знали в стране, Карелия тогда была союзной республикой. Мама часто брала меня в поездки, и я увидел десятки прекрасных городов.

Потом маму пригласили в театр помощником режиссёра, в нашу русскую драму. Там она проработала долгие годы.

Мама не вышла замуж. С отцом она никогда больше не встречалась. К концу её жизни я внял её давним просьбам и взял фамилию мамы, а точнее, моего деда — Богданов.

Отец присылал нам деньги, я на летние каникулы ездил к ним на дачу в Сестрорецке. Приезжал и позже, когда уже работал на студии. Отец водил меня в театры, показывал меня своим друзьям, гордился, что я работаю звукорежиссёром на телевидении.

Ходили к Аркадию Райкину, бывали у него на спектаклях. Особая дружба связывала отца с композитором Соловьёвым-Седым. Да это и понятно — они подарили людям чудесные песни: «Пора в путь-дорогу», «Матросские ночи», «Моя родная сторона»…

В 1958 году в Ленинграде вышла книга стихов и песен Соломона Фогельсона. Предисловие к ней написал его верный друг Василий Павлович Соловьёв-Седой.

«…Поэт С. Фогельсон, как мне кажется, наиболее успешно работает именно в области лирико-шуточной песни. Здесь ему удаётся добиться простоты и задушевности поэтического языка, найти интересное сюжетное решение шутливой песни-новеллы, дать какую-нибудь крылатую фразу типа „Пора в путь-дорогу“, тронуть лирические струны сердца искренностью интонации в разговоре о любви и дружбе.

…Немало песен на слова С. Фогельсона написал и автор этих строк. С первого знакомства, ещё во время войны, в городе-фронте Ленинграде я увидел в С. Фогельсоне серьёзного, вдумчивого поэта, чутко относящегося к музыкальному образу песни и умеющего упорным трудом добиваться полного слияния текста и музыки. Для каждой нашей песни, будь то „Матросские ночи“ или „Моя родная сторона“, С. Фогельсон писал много вариантов текста, пока, наконец, не находил наиболее верного звучания…»