Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

В свободное время, по вечерам, я пропадал в полковой библиотеке, писал стихи, очерки для газеты Северного военного округа «Патриот Родины», редакция которой находилась в Петрозаводске.

В библиотеке были, разумеется, главные газеты страны: «Правда», «Известия», «Красная звезда». Получали мы и любимицу интеллигенции — «Литературную газету». Там я впервые прочитал о новой повести Ильи Эренбурга «Оттепель». Книгами этого знаменитого писателя многие тогда зачитывались, у Эренбурга была огромная популярность.

Невзирая на тяжеловесность, я имею в виду прежде всего толщину книг, мне нравились романы «Падение Парижа», «Буря». Особенно «Буря». Что же меня в них привлекало, спрашиваю я себя нынче. Могу сказать чётко: изображение неведомого мне западного мира, особенно такой недосягаемой и прекрасной страны, как Франция.

Конечно, я ценил фронтовые очерки, антигитлеровскую публицистику, ядовитые памфлеты Эренбурга. Тут ему не было равных ни среди журналистов, ни среди писателей-фронтовиков.

И вот у меня в руках новенький журнал «Знамя» номер пять за май 1954 года, только что прибывший в библиотеку полка. Вряд ли стоит пересказывать, о чём повесть. Название «Оттепель» говорит само за себя. Прошёл год после смерти Сталина, произошла реабилитация «дела врачей», разоблачён Берия и его злодеяния…

«Оттепель» — первое серьёзное художественное произведение после окончания сталинской эпохи. Казалось бы, автора надо всячески приветствовать и поздравлять, но не тут-то было. Вот что пишет в книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь» Илья Григорьевич Эренбург: «Об „Оттепели“ много писали. Время было переходным, некоторым людям трудно было отказаться от недавнего прошлого, их сердили упоминания о деле врачей, и осторожная ссылка на тридцатые годы, и особенно название повести. В печати „Оттепель“ неизменно ругали, а на Втором съезде писателей в конце 1954 года она служила примером того, как не надлежит показывать действительность. В „Литературной газете“ цитировали письма читателей, поносившие повесть. Я, однако, получил много тысяч писем в защиту „Оттепели“».

Среди этих «тысяч» — и моё письмо. Копией его я не озаботился в своё время, но помню, что всячески хвалил, одобрял и даже успокаивал Илью Григорьевича. Помню, как мне очень хотелось иметь этот журнал или отдельным изданием выпущенную повесть. Об этом я тоже написал Эренбургу. И ещё. В письме я добавил, что под моим письмом могли бы подписаться и другие товарищи-однополчане, хотя поддерживал меня всего один близкий друг — наши койки стояли рядом два года — Изя, Исаак Перецович Островский из Киева.

Признаться, я не ждал ответа, понимая, что у такого знаменитого на весь мир писателя и общественного деятеля нет ни минуты свободного времени.

И вдруг — письмо из Москвы. Судя по почтовым штемпелям, шло оно долго, возможно, его читал ещё кое-кто…

Москва, 27 августа 1954 г.

Дорогой товарищ Гордиенко!

Сердечное спасибо Вам и Вашим товарищам за дружеское письмо и добрые слова о моих книгах.

К сожалению, не могу послать Вам «Оттепель», так как номер журнала «Знамя», в котором она опубликована, уже распродан, а отдельной книжкой «Оттепель» пока не издана.

Еще раз от души благодарю Вас и желаю всего хорошего Вам.

С уважением, И. Эренбург.

С той поры пошло много-много лет. У меня тоже выходили книжки. Мне тоже писали и пишут читатели. Нынче, правда, время телефона, факса и интернета. Однако я навсегда усвоил урок дорогого Ильи Григорьевича — отвечать немедля, посылать людям книжки свои, чего бы это ни стоило, и не скупиться на добрые слова в дарственной надписи, и упаси боже писать её наспех, одним росчерком.

Шестого сентября 1974 года срочный вызов к председателю Комитета по телевидению и радиовещанию Николаю Константиновичу Прокофьеву.

— Через три часа вы должны вылететь вертолётом в Костомукшу. Берите опытного оператора, запаситесь киноплёнкой. Завтра туда прилетает президент Финляндии Кекконен. Будет министр чёрной металлургии Казанец, работники МИДа, Председатель Совета Министров Карелии Кочетов, посол в Финляндии, наш земляк, Владимир Севастьянович Степанов. Прошу вас учесть, что съёмка государственной важности, съёмка правительственная — переговоры о строительстве комбината. Возьмите оператора Ивана Траленко, он не промахнётся. Снимите, пожалуйста, десятиминутку для нас и репортаж в программу «Время», с ними я договорился. Всё. По коням. Счастливого пути…

…Приземлились мы на длинном кряжике, лысом от вырубленного леса. Метрах в ста от нас стояли три новенькие палатки. Одна большая — там будет совещание, другая, рядом, выездная кухня ресторана «Северный», чуть поодаль палатка пограничников. Оказывается, они должны отметить в паспортах прибытие-убытие Кекконена и его свиты — как-никак, а пересечение государственной границы.

Перед палатками на длинном дощатом столе лежали серые каменные цилиндрики — керны, полученные при бурении, говоря проще, образцы породы, содержащей железную руду.

Вот так! Значит, здесь и встанет железорудный горно-обогатительный комбинат, здесь явится миру знаменитая Костомукша!

На следующий день, только-только мидовские чиновники подняли на высоких штоках три флага: СССР, Финляндии и Карелии, как из-за леса выпорхнул вертолёт. Позже оказалось, что вертолёт наш, советский, и экипаж наш, советский.

Кекконен, высокий, подтянутый, бодро выпрыгнул из вертолёта и пошёл к встречавшим. Лысый, всё те же знаменитые квадратные большие очки, галстук в крупный белый горох, белая сорочка и белый уголок платка, торчавший более чем надо, из левого нагрудного карманчика пиджака. Тёмный костюм делал его похожим на протестантского пастора. Свита оказалась немногочисленной: адъютант в ладной военной форме и четверо лиц, имеющих прямое отношение к Великой стройке. С нашей стороны Президента встречали Иван Павлович Казанец, Андрей Алексеевич Кочетов, геологи, строители.

Вскоре началось совещание. В большой палатке висела карта-план месторождения, и главный геолог Карельской комплексной геологоразведочной экспедиции высокий, пышноволосый красавец Афанасий Иванович Кайряк начал первым:

— Месторождение железной руды открыто в 1946 году аэрогеофизической группой при помощи отечественной аппаратуры во время планового облёта Карелии на самолёте.

В декабре сорок шестого сюда послан специальный отряд. Под Новый год сделан первый шурф. Геолог-прораб Петр Иванович Иванов поднял из глубины первый образец руды.