Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

В немецких архивах я видел документ: посол Германии в Латвии фон Коце 17 июня писал, что русские не посягают на экономическую систему или культурное своеобразие страны, Балтия им нужна лишь для размещения войск. Я тоже в то время думал, что демократическая Латвия всего лишь вступит в военный союз с СССР, что впереди достаточно крутые реформы, какое-то переходное время, но не русский большевизм. В дневнике Георгия Димитрова можно найти запись о его тогдашнем разговоре со Сталиным. Сталин якобы сказал: «Мы не станем советизировать эти республики, нам это не нужно. Нам достаточно сегодняшней системы влияния». Возможно, он так думал, вторая возможность – что он лгал. Лично я думаю, что все эти события были резко ускорены поражением Франции. Наступление вермахта на Париж и продвижение советских танков к Риге происходили абсолютно синхронно. Один русский литератор, эмигрант, живший в Париже, писал: «Франция пала, и под грохот этого падения погибли страны Балтии». Грохот, в самом деле, был такой, что оглушил весь мир, а то, что произошло с тремя балтийскими странами, расслышали и осознали гораздо позже.

Как ни больно иной раз это признавать, есть история больших и малых государств. То, что нам представляется вопиющим нарушением международного права, в решающие моменты совершали и поныне совершают большие государства по отношению к меньшим. Вопрос о законности или незаконности этих действий попросту смахивается со стола, действует другая логика – логика силы.

Вслед за первой, стихийной демонстрацией 17 июня прошла следующая, 21 июня 1940 года, носившая совершенной иной характер. По сведениям англичан, в ней приняли участие около 80 000 человек. Какое-то время я шел вместе с толпой, не смешиваясь с ней, – я искал одного своего знакомого. Там стояли и шли целые коллективы, с плакатами – такая-то и такая-то фабрика. Уже успели изготовить транспаранты. Сейчас эту вторую демонстрацию 21 июня замалчивают, она как-то не входит в картину начала оккупации. Рассказывают даже, что тогда красноармейцев переодели в гражданское и послали на демонстрацию. Это чушь. В сороковом году я мог распознать советского человека за версту, сразу сказать, приехал он из России или свой, местный. Лицо, походка, выправка – все было иным. К тому же, есть документальные свидетельства иностранных послов и прочие сведения.

Демонстрация 21 июня была действительно впечатляющей. Причем ее участники сами обеспечивали порядок, полиции в то время уже не было. Люди с красными повязками на рукаве следили, чтобы ни один окурок не был брошен на землю. Когда по улице Матиса шествие дошло до улицы Бривибас, поступила команда: сомкнуть ряды, впереди буржуазные кварталы! Чувствовалось, что событием в известной мере руководят. На некоторых перекрестках стояли русские танки, в рупор выкрикивались призывы к общей борьбе на латышском и русском языках. На улице Матиса были открыты несколько окон первых этажей, на подоконниках стояли кружки и бутылки с водой, об этом позаботились латышские женщины-работницы. Люди выбегали из рядов, чтобы попить и затем вернуться в строй. Мне на ум приходило сравнение с событиями 1905 года. Не знаю, что именно произошло за пару дней, с 17 до 21 июня, но ситуация резко изменилась. 17 июня были стянуты дополнительные силы полиции; может быть, ожидали сопротивления. 21 июня настроение, думаю, было таким: в конце концов, если при русских сохранится порядок, можно и потерпеть. Впрочем, я не знаю в точности, кто что думал. Никто не понимал, что ждет страну.

Свежеиспеченное правительство приняло ряд решений, в том числе о выборах нового Сейма. Выборы состоялись даже раньше, чем ожидалось вначале, – в середине июля. Список кандидатов только один: попытки составить и другой, альтернативный, в котором значились имена генерала Балодиса, Целминьша и других видных лиц, окончились неудачей. Они вообразили себя солидными политиками, однако просчитались. Зато единственный оставшийся список Партии трудового народа включал в себя, к примеру, фамилию некой батрачки, сельскохозяйственной рабочей. Оказывается, она давно уже стала секретарем партийной организации Екабпилсского уезда. В списке были и такие уважаемые люди, как лесовод Янис Кронитис. Предвыборная программа не содержала никаких упоминаний о советской власти или других кардинальных переменах, поэтому опять же послы Латвии в Лондоне и Вашингтоне не протестовали. Не сказать, чтобы все происходило честно на 150 процентов, но – «кто будет слушать наши возражения»?

После выборов на первое заседание Народного Сейма пришли аккредитованные в Латвии дипломаты, иностранные корреспонденты. И тут на трибуну поднялся Жанис Спуре и сказал: советская власть в Латвии – это раз, вступление Латвии в Советский Союз – это два. Прошу голосовать! И все подняли руки, даже те, кто не были стопроцентными коммунистами.

Со стороны СССР было оформлено юридически корректно все до последнего. И сегодня в ходу те же самые методы… В Риге появилось несчетное число господ с красными ленточками. Даже посетительницы знаменитого кафе Шварца вдруг стали предпочитать красные платья. Я зашел в Министерство финансов в дни, когда еще не сменил работу. Помню двух служащих – солидных, ухоженных господ под пятьдесят. «Ну что же, – рассуждали они, – коммунизм перебесился в 1919 году. Теперешний коммунизм в России – та же самая национальная диктатура. А что, мы плохо жили в России?» Надеюсь, оба чиновника не окончили свои дни в сибирских лагерях, хотя это более чем вероятно.

А левые, такие, как мы, думали: ну да, поспешили с выборами, да, речь Спуре оказалась нежданным сюрпризом. Но никто не предчувствовал, что нас ждет.

А события развивались стремительно. В августе в Москву выехала делегация – с просьбой принять Латвию в состав СССР. Член делегации министр Юлий Лацис чуть не плача рассказывал о бедственном положении латышской интеллигенции. Выступила еще некая старая коммунистка в латышском национальном костюме. Латвию приняли в Советский Союз.

И посыпались, как снег на голову, новые законы. Крайне невыгодно для жителей провели обмен латов на рубли. Помню разговор с бывшим рабочим Клявиньшем, занявшим тогда уже какой-то более высокий пост. Он говорил: «Латыш не привык взваливать свою ношу на чужие плечи, свой груз он тащит сам. Нам надо строить социализм, и такая смена валюты – необходимость». Возникали и плодились различные новые организации. На улицах появились милиционеры в новой форме, противопожарную службу пополнили несколько комиссаров, и они тоже щеголяли в новой форме.

Еще до наступления весны все заметней становились проявления недовольства и ропот, особенно в определенных слоях населения. Были арестованы и осуждены многие сионисты, кого-то без суда препроводили в астраханскую тюрьму. Закрыли все еврейские общества, еврейский клуб, а еврейский театр на Сколас, 6 превратили в настоящий агитпроп [70] Агитпроп – сокращение от «агитация и пропаганда». Вначале относилось к деятельности партийных отделов агитации и пропаганды, позднее понятие расширилось, им обозначали весь комплекс идеологических, культурных средств, включая литературу и искусство. В наши дни термин приобрел иронический и негативный оттенок. . Шло наступление на религию, менялись на ходу школьные программы. Правда, синагоги и церкви еще действовали.