Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

В 1992 году, когда я был в Берлине, меня разыскала продюсер Би-би-си Кэтрин Клей. Она говорила на хорошем немецком языке, но с английским акцентом. Рассказав, что она снимает фильм о Еккельне, она поинтересовалась, буду ли я в такое-то время в Риге. Я ответил – да. Хорошо, сказала Кэтрин, кстати, я вас познакомлю с дочерью Еккельна.

Так я встретился с Ренатой. Потом она приезжала ко мне в Бремен, и мы о многом переговорили. Нужно принять во внимание, что она – внебрачный ребенок. Родилась в 1942 году, отца никогда не видела. Но внешне, чисто физически она на него очень похожа. Рената – учительница, ее 102-летняя мать в настоящее время еще жива.

Главные эпизоды снимались в Риге, и мы со съемочной группой работали в местах, где когда-то проходил судебный процесс над военными преступниками. В здании Рижского латышского общества, в то время Дома офицеров, где проходил процесс, я рассказывал и показывал, кто где сидел, откуда кого выводили, как все происходило. У Ренаты слезы набежали на глаза, и она вышла из зала. Я последовал за ней со стаканом воды, стал успокаивать. Для меня принципиально важно: дочь не может отвечать за отца. Под конец мы пошли с ней вместе на площадь Победы, где приговоренных повесили и где теперь стоит памятник Победы. Проговорили с Ренатой весь день, она заикнулась даже о том, что мы могли бы встретиться с ее сводными братьями и сестрами, но из этого ничего не вышло.

Когда я во второй раз был в Бремене в качестве приглашенного профессора, университет снял для меня комнату в квартире профессора Новака. Оттуда я позвонил Ренате, она приехала, и мы вместе провели целый день. Она показала мне готовый фильм, который я до того не видел. Еккельн мог стать фигурантом настоящего фильма, но этот я бы таковым не назвал. Профессор Новак также посмотрел ленту, и мы дискутировали.

Рената рассказала мне, о чем отец писал ее матери. Например, о тех или иных жителях Остланда – gutes Rassenmaterial или schlechtes Rassenmaterial («хороший расовый материал», «плохой расовый материал»). От плохого расового материала, само собой, следовало избавляться. Еккельн рассказывал в письмах и о времени, когда был начальником телохранителей Гитлера; не со всеми в окружении фюрера он умел поладить.

Весной 1946 года, когда я еще был в армии, меня однажды вызвали в горком партии. Уже по дороге я встретил немало бывших коллег и знакомых, идущих туда же. Мне вдруг пришло в голову, что большинство из них латышским языком владеют лучше, чем русским. В горкоме нам объяснили, что во всех школах города завтра – день политинформации; мы должны убедиться в том, что она проводится на должном уровне, и дать краткое письменное заключение об увиденном. Точно не помню, в какую латышскую среднюю школу меня послали. Во всяком случае, она была в центре, не дальше улицы Матиса.

Учительница истории, проводившая политинформацию, была очень пожилой. При виде молодого лейтенанта, присланного из партийного комитета, на ее лице выступили красные пятна. Она сильно нервничала.

И тут началось… Чего только школьники не услышали! Де Голль – тайный коммунист, он приведет французскую Коммунистическую партию к победе. И вообще – нас ждет мировая революция, победа коммунизма неизбежна. И все в таком же духе. Притом, нужно признать, речь ее была сочной и выразительной.

Политинформация продлилась минут тридцать. Под конец в класс зашел недавно назначенный директор школы, которого я знал по армии. Он на фронте был ранен, и мы давно не виделись. Я сказал, что хотел бы поговорить с учительницей. Директор согласился: «Хорошо, я поприсутствую тоже». – «Нет, если ты будешь рядом, никакого разговора не получится». И он ушел.

Оставшись наедине с учительницей истории, я ей сказал доброжелательно: «Уважаемая госпожа, ваш рассказ был выдержан в оптимистическом духе, но позвольте заметить, что де Голль никакой не коммунист и никогда не допустит, чтобы к власти во Франции пришли коммунисты».

Она долго смотрела на меня и затем заговорила: «Господин лейтенант, сколько вам лет?» – «Я родился в 1920 году». – «А я в 1912 году сдала экзамен на право преподавать историю в средней школе. Вскоре – в 1912-м и 1913 году мы дважды прошли курсы, на которых нам объяснили, что и как рассказывать о нашем дорогом государе Николае Втором, что нам следует сказать ученикам о 300-летии династии Романовых. Между прочим, нам не забыли сказать, что у нашего императора есть два кузена – прусский кайзер Вильгельм Второй (и мы услышали неумеренные похвалы этому монарху) и английский король Георг Пятый; последний, правда, был упомянут через запятую, между прочим. А в 1914 году нам говорили уже какая дрянь Вильгельм Второй и сколь выдающаяся личность – правящий английский король. После этого в ходе войны для нас ежегодно проводили новые семинары. До осени 1916 года я послушно учила детей в духе верности царю. В феврале 1917 года все изменилось. На новых курсах нам преподали историю России с республиканской точки зрения, и я вела уроки в соответствии с новыми указаниями. А осенью пришли немцы, и мы узнали, до чего же плох был император Николай Второй и сколь светлый и мудрый правитель дан нам в лице германского кайзера. О Георге Пятом вообще больше не было речи. Потом Германия потерпела поражение, наши новые власти не успели разработать курсы для учителей и поведать о своем понимании истории, – в Риге появились красные стрелки. Большевики сумели быстро, за несколько месяцев дважды провести курсы для учителей с позиций классовой борьбы. Весной 1919 года Ригу освободили от большевиков, и затем до 1934 года для нас устраивали курсы ежегодно – некоторые нюансы менялись в зависимости от того, кто был министром просвещения, но преобладала, естественно, тема государственной независимости и национального патриотизма. Затем с осени 1940 до весны 1941 года я вернулась к большевистским установкам. Потом снова пришли немцы, курсы проводились трижды, требовалось превозносить Третий Рейх и фюрера. В этом году уже прошел один семинар. И наверняка скоро предстоят еще курсы, где нам все объяснят насчет де Голля, и я уже не буду рассказывать те глупости о нем, которые вы сегодня слышали».

«Многоуважаемая госпожа, я в восторге от вашего рассказа! – воскликнул я. – Он с удивительной наглядностью показал переменчивость исторической ситуации и роль и место учителя в происходящем!»

Эта старая учительница в необычайно концентрированном виде представила зависимость истории и историографии от политики. В тот раз я написал в горком партии, что политинформация прошла на уровне и меня полностью удовлетворила.

В последующие годы я несколько раз встречал эту учительницу в городе, иногда приглашал на чашку кофе, и мы говорили обо всем на свете. В последний раз мы виделись, когда для учителей устраивали курсы после XX съезда КПСС и разоблачения культа личности Сталина. Тогда она уже была на пенсии.