Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Целмс прозрачно намекнул, что во времена баронов при всей жесткости тогдашних порядков можно было видеть результаты вложенных усилий. Крестьянин знал, что участвует в создании неких ценностей. Не сказать, чтобы человек приходил в восторг от этого, но все же он не мог не видеть, что труд его не бессмыслен. «А в сегодняшнем колхозе или совхозе редко увидишь крестьянина, довольного своей работой и уверенного, что все делается по уму».

Второй эпизод. Звонит поэт и журналист Марис Чаклайс. Хочет спешно говорить со мной. Приезжает он ко мне на улицу Деглава, где я тогда жил. Четыре часа расспрашивает о балтийских немцах: и об элементарных вещах, и о более глубоких. «Понимаете, – говорит он мне, – я хочу понять этот период. Наш народ веками жил под немецким господством. Мы ведь развивались не только сами по себе – в известной мере нас формировала и немецкая система, хозяйственная, теологическая и так далее. Но люди этого не понимают. Они или хвалят, или проклинают. А надо разобраться !» Он это последнее слово произнес по-русски.

После этого ко мне обращались и еще многие, главным образом представители латышской интеллигенции, так как я к тому времени был уже известен своими статьями. Книга («Палитра лжи и правды») вышла позднее [114] Pēteris Krupņikovs. Melu un patiesības palete.Rīga, Zvaigzne, 1980. и, похоже, вызвала не только интерес, но и желание глубже понять сущность истории, не только ее отдельные аспекты.

Но вернемся к 1945–1946 годам.

Началась демобилизация. Первыми увольняли женщин. Они на фронте были санитарками, радистками, связистками. На войне без них было не обойтись. Прощание в полках с боевыми подругами было необычайно сердечным. Конечно же, и водки не жалели. Помню, их задаривали – давали с собой все, что только возможно. Ведь вместе сражались, рисковали жизнью столько лет.

Параллельно происходили события, прямо не задевавшие нас, а потому по-настоящему и не увиденные: такие, как раскулачивание и прочее. Мы жили в городе, а все это творилось на селе.

В августе 1946 года меня демобилизовали. Было предложение послать меня в Военную академию – верные перспективы роста, интересная работа. Я владел одинаково хорошо русским, латышским и немецким языками, английский тоже еще не забыл. Но помнил и другое: я ведь сын эмигранта, родился во Флоренции. Это выяснят так или иначе. У меня еще в 1940 году были проблемы с местом рождения. Как-то вызвали в Комитет государственной безопасности – думали принять на работу. «Расскажите свою биографию». – «Я родился в 1920 году во Флоренции…» – «Что-о?!» Я продолжаю свой рассказ, но чувствую: интерес ко мне пропал (и слава Богу, скажу я). Заполнить анкету мне уже не предлагали. «Вы свободны». Я родился в фашистской Италии. То, что фашистской она стала через два года после моего рождения, значения не имело.

Но главное – предлагаемая карьера меня ничуть не привлекала. Поэтому я просто демобилизовался и поступил в университет. Правда, в свое время я не закончил ни среднюю школу, ни даже подготовительные курсы при университете, но хорошо помнил, как в самом начале войны, в 1941 году ректор Юргенс обещал: «Товарищи, кто из вас пойдет на фронт и останется живым, после войны независимо от всех экзаменов будет студентом Латвийского государственного университета». И теперь я действительно беспрепятственно был принят в число студентов, не предчувствуя, какие колдобины и рытвины ждут меня на пути к заветному диплому.

Но еще до демобилизации, в мае 1946 года у меня начался роман…

В то время знакомства и дружбы завязывались необыкновенно легко. Случалось, весь вечер говоришь по душам с человеком, увиденным впервые, чтобы потом не встретить его ни разу в жизни или через годы вдруг столкнуться с ним на рижской улице. В одной новой для меня еврейской компании я познакомился с невестой моего друга, студенткой медицинского факультета. Несколько раз нас приглашали в их студенческую группу. Во время войны девушка была в эвакуации в Средней Азии, поступила на медицинский факультет Самаркандского университета. Узнав, что Рига освобождена, поспешила вернуться в Латвию.

В Риге она пришла в свой довоенный дом – квартира ее была в известном здании, построенном Нейбургсом [115] Доходный дом известного предпринимателя Людвига Нейбургса по улице Бривибас, 40 построен в 1934 году по проекту архитектора Александра Клинклавса. в 1934 году, на улице Бривибас рядом с Элизабетес. Но ее квартиру уже занял какой-то советский генерал. Девушке было тогда немногим более двадцати, но энергии в ней было хоть отбавляй, и когда нужно, та шла в дело. Генеральше, открывшей ей дверь, она с порога заявила: «Это моя квартира!». Новая хозяйка не осталась в долгу: «Откуда ты такая взялась?». И пригрозила нахалке Сибирью.

Девушка отправилась в квартирное управление и закатила там скандал (она одинаково хорошо говорила и по-русски, и по- латышски), пригрозив, что в случае чего поедет жаловаться самому товарищу Сталину. Неизвестно почему, ее слов испугались. И на всякий случай нашли для нее приличную квартиру с готовой, тоже вполне пристойной мебелью. Но тогда я ее еще не знал.

В той компании я дружил с двумя девушками – кроме невесты приятеля еще с одной. Потом та переехала, жила вдали от Латвии, но мы иногда созванивались, и лет десять назад я побывал у нее в гостях.

Тогда же я был готов жениться, но по-настоящему не знал, на ком остановить выбор. Однажды – 15 мая – у меня на руках оказалось два билета на оперу Верди «Риголетто», и я сначала отправился к невесте приятеля, она жила ближе. Девушка сказала: «Спасибо, но нет, надо готовиться, завтра семинар». С ней такое бывало часто – соберемся повеселиться, выпить и тому подобное, а она: «Я не могу, у меня завтра семинар…». Так было и на этот раз. «Ну что ж, – сказал я, – пойду к той, другой». – «Нет, это не годится, – сказала чужая невеста, – тогда я иду с тобой».

На следующее утро она была моей невестой.

После спектакля мы зашли в небольшой ресторанчик… Я проводил ее до дома, разговорились о жизни, обо всем на свете, и как- то вдруг оба поняли, что созданы друг для друга. Вспомнили, как однажды всей компанией пошли на танцы, она там все время танцевала со своим нареченным, но один танец уделила и мне. Между прочим, спросила, каковы мои планы на будущее. Я сказал: «Хочу жениться и хочу двух сыновей, которые заменили бы мне моих двух братьев». Я ей тогда показался странным.

Если бы с сегодняшних позиций посмотреть на то, что между нами случилось в тот вечер, любой из современных молодых людей сказал бы: «Блин, да ровным счетом ничего не случилось!». Мы даже не поцеловались по-настоящему. Так только… Ну, совершенно платоническим не был и тот наш поцелуй, а вот романтичным – в прямом смысле слова – да. Они жили на первом этаже, ее мать уже спала, так что удирать мне пришлось через окно.