Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

У литовцев была в целом совершенно иная ситуация. В советское время Литва представлялась в Латвии недостижимым идеалом. Я мог бы приводить бесчисленные примеры того, как нам в Литве приходилось испытывать чувство неполноценности при сравнении наших обстоятельств с литовскими. Например, в Вильнюсском университете была кафедра истории Литвы. О такой же кафедре у нас нельзя было и заикнуться [136] Кафедра истории Латвии была создана в Латвийском университете лишь в 1989 году. .

Почему же судьба Литвы в советские годы резко отличалась от судеб Латвии и Эстонии? В большой степени потому, что там не было красных литовцев и их наследников. В 1919 году были лишь красные латышские стрелки и красные эстонцы. Об эстонских стрелках один эстонец-эмигрант написал, что они «пропали где-то в складках истории». А у литовцев и пропадать было некому.

Фактически по условиям пакта Молотова-Риббентропа Литва «полагалась» Германии, но в связи с изменениями в договоре Гитлеру в тот момент она не досталась, и в 1939 году Советский Союз, заняв Вильнюс, передал его литовцам. По этой причине литовцы не могли требовать пересмотра пакта Молотова-Риббентропа и секретных протоколов к нему: такая ревизия означала бы, что им нужно возвращать Вильнюс Польше. Литва была в выигрыше от всей этой исторической каши. В промежуток времени от захвата Гитлером и Сталиным Польши до лета 1940 года в Вильнюсе был популярен анекдот: какой язык изучает оптимист? Он изучает литовский. Какой язык изучает пессимист? Ясно какой, польский язык. Какой язык учит реалист? Русский. Как известно, и Литве не удалось избежать судьбы соседей – стать одной из советских республик.

В 1940 году в Литве, так же, как у нас и в Эстонии, нужно было организовать советскую власть. Но в Литве было мало коммунистов, там получилась республика с минимальной компартией и без кадрового резерва в России. Зато во главе коммунистов Литвы оказался Снечкус, взявшийся установить советскую власть так, как он это понимал и мог – он не боялся и не стеснялся публично высказать свое мнение и придерживаться его.

После поражения Германии под Сталинградом в Берлине приняли решение использовать людской потенциал оккупированных народов – создать легион. Литовцы сразу же сказали «нет». Гитлер ответил на это решение репрессиями – закрыл университет, были арестованы генералы, профессура. Часть профессоров как «почетных заключенных» доставили в Штуттгоф [137] Штуттгоф (нем. Stutthof) – нацистский концлагерь; ныне это территория Польши. , там же томились и арестованные генералы, но литовцы не уступили – не дадим людей в легион, и точка! Эти несостоявшиеся легионеры сидели по домам и в 1944 году еще энергичнее отбивались от советской мобилизации. С приходом Красной Армии они ушли в леса.

После войны в Литве началась кровавая борьба с ужасающими последствиями. В советском фильме «Никто не хотел умирать» [138] Фильм Литовской киностудии «Никто не хотел умирать» (лит. Niekas nenorejo mirti) вышел на экраны в 1965 году, режиссер Витаутас Жалакявичус. более или менее реалистично отражены эти события. О Литве ходило множество слухов. Рассказывали, например: когда приезжие из России или Белоруссии вселялись в пустые дома, появлялись вооруженные люди, приказывали всем выйти и поджигали дома, предупреждая – всюду, где чужаки попытаются занять дома литовцев, ждите того же самого, пока не поймете: жизни вам здесь не будет.

Не знаю, правда это или легенда.

Что же сделал Снечкус после войны? В 1950 году, когда движение сопротивления постепенно сошло на нет, он послал в Москву учиться в партшколах сельских комсомольцев, выдержавших все перипетии послевоенной войны и оказавшихся все же «на стороне партии». Когда те вернулись, это были по-прежнему литовцы, а не привозные кадры. В итоге в Литве сформировался сильный и самостоятельный партийный аппарат. Там, конечно, появилось и немало русских партийных работников, но те хорошо знали, что здесь Литва, и вели себя соответственно. Вдобавок литовцы хитроумно изображали из себя бедных, обездоленных, нуждающихся в помощи, это они умели делать превосходно. И Москва давала им то, что они просили. Литовцы сумели поставить себя в особое положение.

В Москве, например, решают построить в Латвии новую фабрику – и без каких-либо согласований с республикой приступают к строительству. В Литве такое не проходило – там требовалось согласие Совета Министров Литовской ССР. Это как бы само собою разумелось. К счастью литовцев Снечкус на посту первого секретаря компартии оставался 33 года.

Были и другие, не менее интересные моменты. Снечкус в одной из своих речей сказал: «Мы, коммунисты, в принципе, конечно, против религии. В то же время мы благодарны католицизму за то, что он выступает против так называемого «планирования семьи». И в отличие от Латвии или Эстонии, если у нас напился тракторист, мы можем заменить его другим, у нас всегда есть еще один тракторист в резерве».

Выторговав за свои товары высокую цену в Москве, литовцы, понятно, не сообщали об этом ни Воссу, ни Кэбину. Восс лишь через много лет узнал, что у него из-под носа увели миллиарды. Литовцы эти средства вложили в колхозы, дороги, школы. Дороги в Литве и тогда были лучше, лучше они и сегодня. Было время, когда мы ездили в Шяуляй и за тем, чтобы купить мясо. Тогда литовцы выцарапывали на стеклах машин: «Просите мясо у своего Восса. Не приезжайте к нам!». Небольшие поселения, бывшие еврейские местечки стали там промышленными предприятиями. Заводы и фабрики не концентрировались в одном месте, а были рассредоточены по всей республике. И Игналинскую АЭС они построили. Однажды, когда я был в Вильнюсе уже в постсоветское время, одна знакомая сказала: «Сходим на кладбище». Я удивился: «А что там?». Но пошли, и она мне показала: «Вот могила Снечкуса». – «Ну и что?» – «Ничего. Подождем немного». Подошла старая женщина, положила два цветка. Очень старая, видно, работавшая всю жизнь на износ. Положила цветы у могилы первого секретаря партии, которая в свое время отправила в Сибирь не меньше людей, чем в Латвии. Правда, от депортаций уклониться не мог даже Снечкус – была определенная квота, и все тут.

И у меня была возможность еще во время войны убедиться, что ситуация в Литве не сравнима с нашей. Когда я попал в Литву впервые (в конце 1944 – начале 1945 года, потому что нас, кажется по ошибке, перевели временно в Литву), я устроился ночевать в одном крестьянском доме. Хозяин дома, старый литовец, служил в свое время в царской армии, и мы могли разговаривать по-русски. В это время в Сан-Франциско шли переговоры о создании Организации Объединенных Наций. И хозяин рассуждал так: «Эстонию и Латвию присоединят к Советскому Союзу, а Польша будет самостоятельной, и Литва тоже». – «Почему вы думаете, что Литва тоже?» – «Мы всегда были государством, и теперь будем. 1940 год – это была случайность. Литовские эмигранты в Америке и американское правительство этого добьются». Услышав его слова о «государстве, которое было всегда», я попросил хозяина назвать древних правителей Литвы. И он назвал по имени своих правителей и кунигайтов. Я спросил еще, какое у него образование. Он показал два согнутых пальца. «Сколько это?» – «Два класса. Но осенью, когда скот еще на пастбище, я пастушил, и весной, когда коров выгоняли пастись, то же самое. Вот и получилось от каждого класса по половинке». Однако всех правителей Литвы он назвал без ошибки, притом в правильной последовательности.