Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Уже раньше я приметил мебельный антиквариат с еврейской фамилией на вывеске – кажется, Коган. Я надеялся, что добуду там подробности о происходящем на Ближнем Востоке. Вошел. Познакомился с владельцем магазина. Оказалось, он, так же, как и я, сын эмигранта из Петербурга, только их семья проделала лишь этот короткий путь до Финляндии, в то время как мои родители колесили по всей Европе.

Хозяин охотно рассказал обо всем, что меня так интересовало. Я спросил, как он жил в годы войны. «Я во время войны был младшим капралом финской армии. Мы защищали родину от русских».

Коган рассказал мне об одном важном эпизоде войны, касающемся евреев. В то время в стране было много евреев, эмигрировавших из нацистской Германии, и немецкие учреждения договорились с высшим чином финской полиции, что этих людей арестуют, посадят на немецкий корабль и доставят в Германию, в Освенцим или другой подобный лагерь. Так и было: их арестовали. Ночью раввин одного маленького городка достучался до министра Вяйнё Таннера, и они вдвоем отправились к маршалу Маннергейму. Разбудили его, извинились за позднее вторжение и рассказали о происходящем.

Маннергейм пришел в ярость – кто это без его разрешения посмел таким образом действовать на территории Финляндии! Он позвонил в Берлин, и утром всех еврейских эмигрантов отпустили в Хельсинки.

Карл Густав Маннергейм в любом случае фигура чрезвычайно интересная. Генерал российской армии, верно служивший престолу, он в 1918 году возглавил финскую армию, чтобы дать отпор большевикам. Его имя чаще всего упоминается в связи с возведенной на Карельском перешейке оборонительной системой – линией Маннергейма. Как известно, попытка СССР в 1939–1940 году прибрать к рукам Финляндию закончилась для Сталина величайшим конфузом. Правда, финнам пришлось уступить большой кусок территории, но страна осталась независимой. Карелы и финны из районов, отошедших Советскому Союзу, перебрались в Финляндию, устроились на новых местах. В 1941–1942 годах, когда Красная Армия отступила с завоеванных территорий, эти люди вернулись в родные края, но ненадолго – в конце войны им пришлось опять собирать пожитки. Между прочим, с территории Финляндии ни разу не был обстрелян Ленинград, и в 1944 году в мирных переговорах с Советским Союзом Маннергейм, к тому времени маршал и президент страны, мог использовать этот факт как козырь.

Как раз в дни нашей поездки в Финляндии отмечали столетие Маннергейма. Во всех витринах были выставлены его изображения, всюду упоминались факты его биографии. Страна поминала и павших солдат – на кладбищах на огромных стелах были высечены их имена.

На обратном пути в Ленинграде я навестил сестру моей матери, тетю Лиду – ту самую, которой когда-то предлагали желтый билет проститутки за право жить и учиться в Петербурге. Теперь это была старая женщина, всю жизнь прожившая в городе на Неве. «Скажи, ты в царское время ездила в Финляндию?» – «Дважды в год». – «Но зачем? Ведь в Петербурге тогда можно было добыть все, разве кроме птичьего молока». – «Я хотела ощутить атмосферу надежности, чистоты и порядка, всегда отличавшую финнов».

Весной 1969 года состоялась, наконец, долгожданная рабочая поездка в Германскую Демократическую Республику. У меня была возможность три недели собирать материал для будущей книги. Тема: что и как немцы писали и пишут об истории Латвии в период с конца XIX века до 1945 года.

Первым делом меня привели в книгохранилище Ростокского университета. Хотя это означало, что каждый вечер мне придется долго смывать с себя книжную пыль, зато я мог невозбранно искать все, мне нужное. Но главная работа ожидала меня в Берлине. Там государственная и университетская библиотеки расположены рядом, а библиотека профсоюзов со всем архивом прессы – напротив. Таким образом, заказав нужную книгу в одной библиотеке, я мог перейти во вторую, там справиться, когда будет выполнен мой заказ, и переместиться в третью, где книги или газетные подшивки меня уже ждали. Это сэкономило мне массу времени.

В те дни я также познакомился со многими людьми. Одним из них был проректор Ростокского университета Зигфрид Поппе, с которым впервые я встретился еще в 1963 году, когда в Риге гостила сельскохозяйственная делегация ГДР. Он был выпускником Тимирязевской сельскохозяйственной академии и неплохо говорил по-русски. Я жил в общежитии преподавателей в одной комнате с венгерским математиком Иштваном Феньо; тот работал одно время в США и Канаде и мог рассказать многое о системе университетского образования в других странах. В Берлине меня однажды пригласила в гости историк Розвита Чоллек; предметом ее исследований была немецкая оккупация Польши и стран Балтии, она написала об этом книгу. В доме Чоллек я познакомился с сыном Нурмуйжского аптекаря Куртом Оттерсбергом, покинувшим Латвию в 1941 году, в ходе второй репатриации [143] Вторая репатриация – имеется в виду отъезд в конце 1941 года в Германию немцев, которые не уехали в 1939–1940 годах. . Он прекрасно говорил по-латышски и отнесся ко мне с большой сердечностью. Мы продолжали общаться с ним вплоть до недавнего времени.

Молодые немецкие историки произвели на меня хорошее впечатление, особенно Зигрид Вегнер-Корфес, вообще взявшая меня под свою опеку. Ее отец, Отто Корфес, к тому времени умерший, когда- то был генерал-майором гитлеровской армии и попал в плен под Сталинградом. Потом он вернулся в ГДР, занимал довольно значительные посты, в частности, заведовал Центральным государственным архивом Потсдама. В Советском Союзе такие превращения вряд ли были бы возможны. Зигрид написала о своем отце книгу «Веймар, Сталинград, Берлин – жизнь немецкого генерала Отто Корфеса» [144] Wegner-Korfes, S. „Weimar- Stalingrad-Berlin”, Das Leben des deutschen Generals Otto Korfes. Berlin: Verlag der Nation, 1994. , вышедшую в свет в 1994 году.

Мне удалось также поработать в громадном Государственном архиве ГДР в Потсдаме, и за три недели, проведенные в этой стране, я собрал основную массу материала для моей книги. Остальное я мог получить и дома, в библиотеке Мисиня.

Когда позднее, поговорив с коллегами из стран Запада, я убедился, что они все необходимые им материалы просто копируют, я схватился за голову: сколько же драгоценного времени и работы я потратил, переписывая тысячи страниц от руки!

Эра научного коммунизма в моей жизни закончилась там же, где и началась, – в кабинете Штейнберга. «У меня к вам предложение совсем другого свойства, – сказал он. – Даже не кафедра истории КПСС. Профессор Степерманис уходит на пенсию, и я предлагаю вам вместо него преподавать новую и новейшую историю Западной Европы и Америки».

Думаю, я проявил недюжинную силу воли, тут же не обняв и не расцеловав ректора: о лучшем я не смел и мечтать.