Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Мало-помалу вести о нас распространялись все шире. В Эстонии знали, что в Риге занимаются проблемами немцев. В Польше, когда я позднее, в 1988 году, туда приехал, мне сказали – а, вы из Риги, вы там интересно работаете с проблемой немецких меньшинств!

Возникали все новые повороты и аспекты нашей затеи. Помню случай, когда в нашей конференции впервые принимали участие и западные, и восточные немцы, в честь гостей был дан ужин в ресторане Pūt, vējiņi. Со мною рядом сидел Герт фон Пистолкорс, а напротив – Иоахим Леман. Леман – из Германской Демократической Республики, Пистолкорс из Федеративной Республики Германия. Леман был прозападно настроен, так что они беседовали живо и раскованно. В какой-то момент оба повернулись ко мне и сказали: «Вот единственное место, где мы можем спокойно встретиться и поговорить. Понимаете, как много это для нас значит?».

Каких трудностей стоило залучить на конференцию такого вот Герта фон Пистолкорса, сразу и не расскажешь.

Однажды на лекции по истории Нового времени возле аудитории меня встретил молодой человек, попросивший разрешения присутствовать на лекции. Он представился как Иварс Кезберс. Студент учился на юриста и услышал, что стоит побывать на моих лекциях.

Я спросил: «Но ведь вам наверняка нужно сейчас быть на лекции в другом месте?» – «Не беспокойтесь, там я прочитаю, что следует».

Он продолжал слушать мои лекции все последующие недели. Я подсказал ему тему дипломной работы, а позднее и кандидатской диссертации. Окончив университет, Кезберс избрал карьеру по линии Комитета молодежных организаций Латвии. То был, разумеется, блеф КГБ – создать за границей впечатление, что в СССР много молодежных организаций.

При Брежневе начались поездки в страны Запада, которых прежде вообще не было. Кезберс, связанный со «Спутником», просил меня рассказывать руководителям молодежных туристических групп об истории Германии и некоторых актуальных вопросах. Позднее Иварс Кезберс перешел на работу в Комитет соотечественников [155] Латвийский Комитет по культурным связям с соотечественниками за рубежом, который называли также короче – Комитет по культурным связям в 1964 году основан как общественная организация, но на практике руководил им Комитет государственной безопасности ЛССР. , в связи с чем его полномочия и возможности расширились. Я тогда поделился с ним своей идеей об организации международных научных конференций, и он ее поддержал. Университет не мог оплатить приглашенным ученым проживание в гостинице, а Кезберс мог. Кроме того, ректор Университета Миллер смотрел на наши конференции как на некое излишество. Правда, с приезжавшими к нам западными немцами ректор неизменно встречался. При этом он часто забывал, что некоторые из гостей в Риге не впервые, и рассказывал им, так сказать, все сначала. После необходимых предисловий он с удовольствием переходил к главному: сколько у нас кандидатов, сколько докторов наук и к тому, как быстро растут эти цифры. Остальные вопросы, кажется, его не волновали. Миллер оставлял в итоге, я бы сказал, довольно жалкое впечатление. Иностранные гости вежливо прятали удивление: ректор университета на Западе, как правило, по-настоящему крупная фигура.

О ректорах нашего университета могу сказать следующее: Кадекса, занявшего этот пост в 1945 году, я не знал; Юргенс был типичный маленький Сталин, садист и тиран, но когда его сняли, в качестве рядового профессора вдруг стал милым, безобидным человеком и высказывал иной раз даже мысли, за которые еще недавно беспощадно преследовал своих подопечных. Штейнберг, в свою очередь, был типичный Хрущев – почти либерал, но временами и деспот. С ним можно было иметь дело. Миллер же – типичная для эпохи Брежнева серость. Когда закончились его полномочия, новый ректор Юрис Закис на первое собрание преподавательского состава позвал Миллера и ему аплодировал. Я удивлялся, но что тут можно было сделать.

Иварс Кезберс много сделал для наших конференций и для развития сотрудничества между учеными Запада и Востока. Поскольку известно о его связях с органами безопасности, многие автоматически осуждают этого человека, даже не пытаясь понять и взвесить все, сделанное им в то время и при тех обстоятельствах, все «за» и «против».

Кезберс вырос в хорошей, интеллигентной семье. Что было делать юноше-латышу, родившемуся и выросшему в советское время, полному энергии и юных амбиций? Стать врачом или инженером? Да, это было возможно. Но Кезберс избрал юриспруденцию. В каком возрасте он стал сотрудничать с КГБ, я не знаю. Но, будучи с ним достаточно хорошо знаком, я не думаю, чтобы он использовал эти связи кому-либо во вред. Во всяком случае, энергии этого человека можно было позавидовать. Он умел и хотел работать и подымался от ступеньки к ступеньке. Тут нужно вспомнить, какова была ситуация: если латыш сотрудничал с властью, перед ним открывались все двери. Власти не хватало народной поддержки, поэтому там радовались, когда появлялись молодые люди типа Кезберса.

Да, Кезберс был частью системы и в то же время способствовал установлению международных связей. А международные связи расшатывали устои одной стороны и шли на пользу другой.

Все отнюдь не так просто, как кажется на первый взгляд. Один в поле не воин. Скажем, в двадцатых и начале тридцатых годов, когда в Латвии было множество партий, человек искал единомышленников, искал партию или движение, отвечавшее его взглядам, обещавшее какое-то место в обществе, работу, будущее. Потом пришел к власти Улманис, большинство прежних политических сил утратили влияние, многие из вчерашних демократов и даже социал-демократов смирились с новой реальностью и работали в Латвии Улманиса. Жизнь есть жизнь.

Книги, статьи, воспоминания балтийских немцев я читал большей частью в библиотеке Мисиня, бывшей для меня примерно тем же, что кабак для алкоголика. Достаточно было войти туда, чтобы почувствовать душевный подъем. То же самое со мной происходит, когда я оказываюсь в архиве. Такой, как я, может войти в здание архива юным пионером, увлеченным историей, и выйти седым старцем, проведшим среди удивительных свидетельств былых эпох всю жизнь и все-таки утолившим лишь малую толику своего бездонного любопытства.

Не забыть людей, работавших в этом святилище. В первую очередь – самого Яниса Мисиньша. Во времена Улманиса и позднее, в 1940 году он был еще жив. Мисиньш нередко приходил в «Универсал», книжный магазин и антиквариат, где я работал. Оттуда до его библиотеки на улице Сколас, между улицами Дзирнаву и Элизабетес, было всего несколько шагов.

Придя в «Универсал», Мисиньш долго рылся в книгах, затем проходил в тот угол, где были сложены грудами не разобранные издания. Обычно он выходил оттуда с какой-нибудь тощей брошюрой или календариком. Это значило, что он возьмет выбранное с собой и до завтра решит, нужна ему эта вещь или нет, ибо на память свою он уже не полагался. Славный библиограф и библиотекарь умер, кажется, в конце войны или сразу после нее.