Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Надо сказать, почти сразу после выхода латышского издания книги на нее откликнулась самым положительным образом Zeitschrift für Ostforschung [160] Zeitschrift für Ostforschung – периодическое научное издание, выходящее в Марбурге с 1952 года. . Рецензия Андриевса Эзергайлиса появилась в США, еще одна рецензия в Канаде. Всего любопытней была история с популярнейшей латышской газетой Literatūra un Māksla, в которой моей книге посвящена была целая полоса. Позднее мне рассказали, что рецензию на мою книгу хотел писать поэт Имантс Аузиньш, но Миервалдис Бирзе сказал ему: «Немцы – моя тема!» (он во время войны был в заключении в Саласпилсском лагере). Итак, целая газетная полоса и внизу мелкими буквами: «Продолжение следует». Проходит неделя – еще одна полная страница и внизу снова: продолжение следует. И еще через неделю – то же самое, только на этот раз сказано: окончание следует. Таким образом, рецензия Миервалдиса Бирзе заняла четыре газетных полосы и публиковалась в течение месяца, – дело совершенно небывалое! Однако на кафедре на это никто не отреагировал – словно ничего и не было!

Это, правда, был отзыв не ученого, а писателя, но писателя, тесно связанного с проблемой. В городе в то время меня нередко останавливали, чтобы опять же поговорить о моей книге. В те времена, шагая по городу, я встречал немало знакомых. Сегодня я иду по тем же улицам – и ни одного знакомого лица! Спросишь себя – где же люди моего поколения? И сам себе отвечаешь: одни у себя в постели, другие тоже спят, но уже в земле.

Я получал приглашения на читательские конференции и в Сигулде, и в Цесисе, Огре, Риге. Состоялось восемь встреч с читателями, и всюду отзывы были самыми позитивными.

Когда был готов перевод на русский язык, я решил не посылать его в виде рукописи, а подождать, пока выйдет книга. Я несколько дополнил русский текст сведениями, о которых докладывал на конференции в 1985 году. Я писал, в частности, что немецкие помещики и буржуазия, несомненно, эксплуатировали крестьян, но одновременно вместо общины на селе зарождалась система частной собственности. Когда земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает, или сдается ему в аренду на длительный срок, крестьянин заинтересован в результате своего труда и в том, чтобы сохранять плодородие почвы. Грубоватая поговорка латышского крестьянина гласит: если у хозяина нет говна, чтобы унавозить землю, то он сам говно. В России, где земля оставалась для большинства крестьян недостижимой мечтой, такой поговорки не было и быть не могло. В архивах можно найти сведения о голоде 1826 года в Смоленской и многих соседних губерниях. Английский посол тогда же в этой связи отмечал, что в Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерниях голода нет. Почему? Потому что почвы там были в гораздо лучшем состоянии.

После земельной реформы Гамилькара фон Фёлькерзама (1849 год) начал складываться слой самостоятельных крестьян. Почему Фёлькерзам задумал и осуществил такую реформу? Он много путешествовал, наблюдал, размышлял. Кто подавил французскую революцию 1848 года? Армия. А кто служит в этой самой армии? Крестьянские дети. Эти крестьяне бунтовали, пока в результате революции не получили землю. А получив землю, бывшие безземельные крестьяне перестали быть бунтовщиками. То же самое произошло и после земельной реформы в Латвии. И так как книга на русском языке сдавалась в печать уже в 1988 году, я в конце добавил еще и некоторые свои соображения о переменах в жизни Латвии.

В 1989 году, когда книга на русском вышла из печати, я взял 15 экземпляров, поехал в Москву и оставил их с условием, что приеду снова через месяц. И ровно четыре недели спустя в Москве под председательством доктора исторических наук Наринского прошло обсуждение моего труда. Первым слово взял Мельников, выдающийся специалист по истории Германии, сказавший: «Книга Крупникова – это событие!». В том же духе высказывались и все остальные. Вернувшись в Ригу, я представил на кафедру протокол этого обсуждения, добавив: «Я мог бы защитить диссертацию в Москве, но мне кажется некорректным делать это в обход Риги. Поэтому просьба к коллегам собраться и обсудить данный вопрос». Тем не менее не мешало и подстраховаться, и я пригласил поприсутствовать на обсуждении профессоров Апине и Дрибинса.

Мои самые суровые оппоненты на обсуждение не явились. Тот мой бывший аспирант опять сказал, что прочел работу бегло, но теперь он считал – надо было дать мне возможность защищать диссертацию, а потом было бы видно, что решит Ученый совет. В общем, нехотя, но признал свою ошибку, все-таки шаг вперед. Обсуждение прошло неплохо, в голосовании участвовали и приглашенные мною коллеги. Кафедра приняла решение, позволявшее продвигать мою диссертацию дальше. Последующее развитие этого сюжета потребовало бы отдельного рассказа. В результате тектонических сдвигов в мировой истории, огромных перемен во всех сферах жизни и политике я так и остался без бумаги о докторской степени. Но и прошедшее обсуждение было победой. Правда, противники вообще не явились. Уклонились от боя.

Восьмидесятые годы были в СССР временем критических перемен, приведших к его крушению. Начался этот процесс в 1982 году, когда умер Брежнев. Сегодня трудно себе представить, в каком оцепенении жила к тому моменту огромная страна. И Коммунистическая партия со своим Центральным комитетом была цитаделью этой оцепеневшей системы. Все бо́льшая трещина разделяла и в самой партии более или менее мыслящих индивидов и руководство, а также тех, кто ему, руководству, поддакивал. Никто не покушался на сложившийся порядок вещей, нападать было некому, да и не на кого. Там, наверху, или постоянно лгали, зная настоящее положение вещей, или же им просто надо было быть последними дураками, с которыми и разговаривать не о чем.

Верхушка партии, одна и та же десятилетиями, физически одряхлела. Это было правление геронтократии, команда седовласых старцев. Факультет, где я работал, начиная с шестидесятых годов, располагался недалеко от здания Совета Министров. Там 1 мая и 7 ноября вывешивали огромные портреты членов Политбюро ЦК КПСС. Интересно было из года в год наблюдать за изменениями этих увеличенных фотопортретов. Лица «вождей» старательно ретушировали, замазывали морщины, убирали отечность. Но старые физиономии не переделаешь в юные, даже и люди среднего возраста выглядят иначе. Впрочем, геронтократия – отнюдь не советское изобретение. Она существовала, например, в некоторых индейских племенах. Правда, у индейцев было одно ограничение: старец может говорить лишь так долго, сколько он способен простоять на одной ноге. В Политбюро таких ограничений не было. По телевидению нередко можно было видеть такую сцену: Брежнев сидит на каком-нибудь собрании, при огромном стечении народа, ему вовсю аплодируют, он пытается встать с кресла – и не может. Тогда его адъютант, генерал-майор, сзади приобняв генсека, помогает ему встать на ноги, а затем так же бережно усаживает на место.