Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Опубликовали и книгу Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» – произведение, также трудно пробивавшееся к читателю. В Москве приступило к работе независимое телевидение. И наконец, состоялась партконференция, признавшая необходимость реформирования политической системы страны.

Тут стоило бы вспомнить и десятки, сотни смелых, еще недавно невозможных публикаций и в столичных журналах и газетах, и на страницах нашей, латвийской прессы.

В то же самое время я обращаюсь и к себе, и к своим современникам и единомышленникам с вопросом: как получилось, что мы оставили без внимания кардинальную проблему – как все это отзовется на экономике? Как отреагирует на крутые перемены заскорузлое, неуклюжее плановое хозяйство? Как «малые революции» повлияют на весь комплекс механизмов, от которых самым прямым образом зависит жизнь всех и каждого? В обстоятельствах, когда любой товар уже и без того давно был дефицитом, каждый необдуманный поворот, разрыв сложившихся связей был чреват непредвиденными осложнениями.

Внезапно и неожиданно для многих обострился национальный вопрос. Первый раз с этим столкнулись в 1986 году в Казахстане, когда первым секретарем республиканской партийной организации необдуманно назначили русского Колбина. До этого существовала неписаная традиция: первым секретарем в каждой республике был представитель титульной нации. Пускай даже он был полностью в подчинении у Москвы и безропотно ей служил, он все же был «свой». И вот после назначения Колбина в Казахстане начались беспорядки, восстала горячая молодежь, пролилась кровь. Колбина отозвали, ошибку хотя и с опозданием, но исправили.

Заново всплыла давняя, не разрешенная и не разрешаемая проблема Горного Карабаха. В Латвию приехала армянская поэтесса Сильва Капутикян, а с другой стороны – представители Азербайджана; та и другие показывали старые хроники, приводили исторические факты, доказывая, что Горный Карабах – их законная территория. В самом Азербайджане межнациональный конфликт зашел так далеко, что, например, в Сумгаите произошел страшный армянский погром. Там заранее были составлены списки с адресами армянских семей, и вакханалия убийств означала совсем уж чудовищный поворот событий. Столкновения на национальной почве происходили и в других местах на Кавказе.

23 августа 1987 года в Таллинне в парке Хирве собрались около двух тысяч человек, чтобы высказать все, что они думают о пакте Молотова-Риббентропа и его последствиях. Вскоре Эстония стала требовать для себя экономической автономии, затем там возникла идея Народного фронта. В Литве в мае 1988 основано движение «Саюдис», в сущности тот же Народный фронт во главе с необычайно энергичным Витаутасом Ландсбергисом. Наши тогдашние депутаты в Москве, вместе с соседями создавшие в Верховном Совете Балтийскую группу, рассказывали, что Ландсбергиса они терпеть не могли. Почему? Когда балтийцы обсуждали между собой тот или иной острый вопрос, Ландсбергис неизменно говорил: послушайте, у ваших народов вообще нет опыта государственности, а мы были мощной державой уже столетия тому назад. Раз, другой можно было и такое послушать, но когда это повторяется без конца…

Лето 1988 года в Эстонии стало летом песенной революции. Балтия пробудилась, но до поры все, казалось, происходило в рамках и в поддержку объявленной Горбачевым перестройки.

Первым важнейшим событием в Латвии, оставившим необычайно сильное впечатление, был расширенный Пленум Союза писателей 1–2 июня 1988 года. Меня на него пригласили по ряду причин. Во-первых, я много лет читал в Союзе писателей Латвии лекции о международном положении. Однажды Улдис Берзиньш специально попросил меня рассказать о проблемах, которые я усматриваю в истории Латвии. Тогда там состоялась оживленная дискуссия.

Но был и еще один момент. В 1985 году во время Праздника песни я не был в Межапарке, зато сидел у телевизора в Салацгриве и видел заключительный концерт с начала до конца. Там все шло не совсем обычным порядком. Седой дирижер Харалдс Меднис не был утвержден в качестве одного из главных дирижеров праздника, в программу не включили классический «Замок света» Язепа Витолса, давно уже ставший как бы визитной карточкой этого события. Явно чувствовалось, что власти чего-то боятся. Люди это поняли и стали вызывать на сцену, требовать и песню, и маститого дирижера. «Замок света!», «Меднис!» – скандировали слушатели, скандировал многотысячный хор. Это продолжалось до тех пор, пока Меднис не появился перед хором и «Замок света» не был исполнен.

Но и это еще не все. В программе значилась песня Раймонда Паулса на стихи Яниса Петерса «Моей родине». Я не латыш, но и меня эта широкая мелодия захватила и взволновала чуть не до слез. Авторы сумели вложить в нее все, что рвалось из сердца и что можно было словом и музыкой выразить в 1985 году. Народ это понял и оценил в полной мере.

Вскоре после этого я встретил в Союзе писателей поэта и сказал: «Поздравляю вас! В истории очень редко случается, чтобы народ чествовал поэта при его жизни». А на Празднике песни 1985 года поэта и композитора поистине чествовал латышский народ.

Итак, я получил приглашение на расширенный Пленум Союза писателей Латвии. Готовился и выступить. Но выслушав одну речь, вторую, третью, я понял: все, что я собирался сказать, уже прозвучало, повторяться вряд ли стоит. Хорошо помню царившую в зале атмосферу. Невдалеке от меня сидели академик Янис Страдыньш, режиссер и драматург Петерис Петерсонс, писатель Албертс Бэлс… Не могу в точности повторить то, что говорили, предлагая варианты резолюции, конкретно Бэлс, Страдыньш или Петерсонс, но речь шла о том, что нам нужны свое собственное государство, своя армия.

Сегодня некоторых из участников того Пленума упрекают в том, что они были чересчур скромны в своих высказываниях и требованиях. Но дело в том, что для более резких действий ситуация еще не успела созреть. Люди мечтали о независимости, но реальных возможностей немедленно достичь ее не было. Однако сама мысль об этом публично впервые была высказана во многих речах. У меня свело пальцы от напряжения, я лихорадочно записывал все услышанное, ибо думал, что сказанное там никогда не будет опубликовано. Однако уже в следующие дни подробный отчет о Пленуме появился в газетах.

На меня лично 1988 год и писательский Пленум произвел впечатление небывалой свободы. За всю свою жизнь я никогда не слышал в публичном пространстве столько искренних, до предела откровенных речей. Нужно вспомнить, что за столом президиума сидели при этом секретари ЦК – Пуго, Соболев. Пуго даже выступил. Сказал несколько слов по-латышски, извинился и перешел на русский. Позднее Иварс Кезберс мне говорил: в тот момент Пуго больше всего опасался, что местные русские устроят переворот. Они могли со всей силой выступить и в Москве, и одновременно в Риге; тогда можно было ждать чего угодно – столкновений, кровопролития.