Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

В то же самое время я получил письмо от балтийского немца Бушмана из Баварии: в Штеттенфелсе хотели бы услышать лектора из Риги, владеющего немецким языком. Тема реферата – репатриация балтийских немцев в Третий Рейх в 1939–1940 гг. по материалам латышской прессы того периода и архивам. Если я соглашусь, Бушман немедленно вышлет вызов.

Я дал согласие, но вызова не получил. Бушман звонил снова и снова, однако приглашение все не поступало. И однажды раздался звонок уже из Риги: незнакомая мне госпожа Антон сообщила: «Я привезла вам приглашение. Когда и где мы могли бы встретиться?» Это было 23 апреля 1989 года.

В «Интуристе» [163] «Интурист» – Всесоюзное акционерное общество СССР, занимавшееся иностранным туризмом; основано в 1929 году. В Риге его отделение появилось в 1957 году. , куда я пришел за билетом в Бремен, мне сообщили, что могут продать билет только до Гамбурга. «Ладно, – сказал я, – дальше я сам доберусь». – «Вы знаете, как?» Это был вопрос. Немецких денег, марок, у меня совсем не было. «Как-нибудь выкручусь. Дальше поеду зайцем. Если поймают, авось простят. Пообещаю заплатить, когда заработаю». – «Вы авантюрист!» – «Может быть. Ехать так и так надо».

В последний момент, перед самым отъездом мне позвонила из Москвы знакомая профессора Эйхведе, корреспондент Frankfurter Allgemeine Zeitung [164] Frankfurter Allgemeine Zeitung – либерально-консервативная газета, выходящая во Франкфурте с 1949 года. : «Вас ждут в Западном Берлине! Там начинается международная научная конференция. Запишите телефон профессора Эйхведе и как только приедете, сразу ему позвоните!».

Приближаясь к Берлину, я в вагон-ресторане советского поезда плотно пообедал за рубли, и вот уже стоял на перроне, причем в кармане у меня не было даже тридцати пфеннигов, чтобы позвонить из телефона-автомата. Тут на глаза мне попалась надпись: Evangelische Bahnhof Mission – то есть, вокзальная Евангельская миссия – благотворительная церковная организация, помогающая бездомным и голодным детям, женщинам. Я позвонил у дверей, мне открыли. «О, вы пришли очень вовремя, у нас как раз готов вкусный суп!» – «Спасибо, я сыт». На меня взглянули с подозрением. Я был прилично одет, в руках два солидных чемодана, на обездоленного, кажется, не похож. «Ну, хорошо, можем предложить вам чашку чая или кофе». – «Благодарю вас, но мне нужно всего лишь позвонить». Недоумение милосердных хозяев возросло. Совсем рядом стояла телефонная будка.

Но вот я дозвонился до Эйхведе. Профессор сказал, чтобы я взял такси и ехал к отелю, где уже началась конференция. «Но у меня нет денег на такси!» – «Ничего, поезжайте смело, когда появитесь, швейцар заплатит шоферу».

То была первая совместная конференция советских и западногерманских историков и социологов, изучающих проблемы Восточной Европы и вопросы советско-германских отношений. Руководил конференцией Дитрих Гейер – в немецких университетах его называли некоронованным королем исторической науки, связанной с историей России. Я с ним познакомился еще в 1984 году, когда показывал ему и группе студентов Старую Ригу. Тогда я только что вышел из больницы и вел экскурсию, ковыляя с тросточкой. Мне передали потом, что экскурсанты от хромого гида в восторге.

В Берлинской конференции принимали участие ученые из всех западногерманских университетов, где имелись солидные кафедры Восточной Европы, Советского Союза и истории коммунизма. Большую часть этих ученых я знал по публикациям. Из России прибыли Анатолий Бутенко и другие, чьи работы мне тоже были знакомы.

Я, разумеется, никакого доклада не готовил и присутствовал в качестве слушателя. Некоторые из немцев читали свои сообщения по-русски, произношение, прямо скажем, не ахти, но понять было можно. В дискуссии я пару раз брал слово для коротких, конкретных реплик. И тут Гейер сказал: «Мы здесь ежедневно читаем в газетах о событиях в странах Балтии. А среди нас, как мы поняли по его комментариям, находится ученый из Латвии. Попросим профессора Крупникова вкратце охарактеризовать сегодняшнее положение Балтии».

Был апрель 1989 года. Я поднялся и сказал, что в балтийских республиках ощущается общее разочарование: перестройка, так много обещавшая вначале, явно пробуксовывает. Много разговоров о реформах, но по-настоящему ни одна из них не реализована. О расширении прав республик тоже говорят, но, как это было и во времена Хрущева, дальше слов дело не движется. Если так пойдет и дальше, если не будет реальных и крутых перемен, народам Балтии не останется ничего иного, как выйти из состава Советского Союза и добиться восстановления независимости.

Там, где сидели ученые из России, началось заметное движение. Один из москвичей вскочил на ноги и вдруг начал экзаменовать меня – знаю ли я пушкинские стихи «Клеветникам России»? Я это стихотворение, написанное по поводу польского восстания 1831 года против Российской империи, не только знал, но мог бы даже процитировать наизусть. Но вместо этого я попытался вернуть моего оппонента к современности, сказав, что параллель с польским восстанием прошлого века вряд ли уместна. «К вашему сведению, один раз добиться независимости нам уже удалось. Примите также во внимание, что сейчас это настроение практически всего народа, не считая горстки людей, в свое время продавших и самих себя, и свой народ».

Вечером ко мне в номер явились трое русских товарищей. «Петр Яковлевич, можем мы задать вам несколько вопросов?» – «Разумеется. Спрашивайте, сколько вам будет угодно». – «Первое: какой у вас паспорт?» – «Красный. Советский». – «И второе. Вы подумали о последствиях вашего выступления?» – «О каких последствиях? Вы присядьте, пожалуйста».

Они сели, и я продолжил. «Прочтите мою биографию. Я не латыш. Я еврей. Бывший подпольщик. Вступил в комсомол и в партию до 17 июня 1940 года. Добровольцем пошел на фронт. Офицер Красной Армии. Мне кажется, сказанное – достаточный повод для того, чтобы вы сели и поразмыслили обо всем этом, прежде чем спрашивать, какой у меня паспорт».

С этими словами я поднялся и встал перед ними, сжав кулаки. «Подумать надо вам! Я, господа, уже подумал».

На следующий день все шло тихо и мирно, никто против меня голос не поднимал. Только один из москвичей, судя по фамилии, еврей, как и я, отвел меня в сторону и спросил: «Вам действительно кажется, что в независимой Латвии вам будет лучше?» – «Как будет, я не знаю, но сегодняшний бардак вынести уже невозможно». Тем дело и кончилось.

Вечером Эйхведе сказал, что Шерф хочет меня видеть. У мэра Бремена собрались пятнадцать-двадцать человек. Отрадное впечатление произвела на меня, прежде всего, жена бургомистра, Луиза Шерф, – интеллигентная, простая в обращении и в то же время аристократичная. Ей не нужно было «строить из себя даму», она таковой была без усилий. Потом я узнал, что эта женщина, занимающая в своем городе видное положение, не чуралась никакой работы – например, могла поехать в Никарагуа и трудиться в благотворительной миссии. Нужно иметь в виду, что Бремен – не просто город, это и одно из государств, составляющих федеративную республику. Собственно Бремен состоит как бы из двух городов, второй – это припортовый Бремерхафен в устье реки Везер. И, что для нас немаловажно, бременцы – еще и ганзейцы. Так же, как рижане.