Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

После этого задались целью восстановить и памятник епископу Альберту, вывезенный из Риги еще в 1915 году. На этот раз деньги собирали годами, велись переговоры, я в них тоже иногда участвовал как переводчик. В итоге к 800-летию Риги памятник ее основателю был восстановлен.

Гертье Антон во Всегерманском балтийском землячестве с самого начала была «ответственной за Латвию»: всеми способами помогала немецким обществам, появившимся после восстановления независимости в городах Латвии – Вентспилсе, Добеле, Лиепае, Валмиере, Цесисе и других. Гертье помогала и немецкому лютеранскому приходу, проводившему службы на немецком языке в Церкви Иисуса в Риге.

Как только появилась возможность, Гертье организовала посылки с гуманитарной помощью жителям Латвии. Это требовало немалых усилий. В последней партии было 250 посылок, в предпоследней – 330. Организации, распределяющие все это добро, скоро убедились в исключительной добросовестности Гертье и выделяли ей лучшие вещи. Доставленное нужно было разобрать, отложить в сторону то, что негодно (все-таки случалось и такое), упаковать. Кроме всего прочего, основательный физический труд.

К сожалению, как уже сказано, с годами круг участников в балтийском землячестве сужался. И тем теснее сплачивались оставшиеся. Может быть, без притока свежих сил эти усилия и покажутся кому-то безнадежными. Однако во мне это стремление до конца сохранять балтийские традиции, память о земле предков и неповторимой жизни поколений вызывает безусловное уважение.

Можно спросить, почему вообще такое разветвленное и деятельное землячество балтийских немцев появилось в Баварии – ведь хорошо известно, что первыми на балтийские земли пришли миссионеры, рыцари и торговцы из Северной Германии, из Вестфалии? Я задал этот вопрос своему бывшему однокласснику Вольдемару Венцелидесу, обосновавшемуся в Баварии. «Что тут непонятного, – отвечал он, – балтийские немцы оказались в Баварии после Второй мировой войны. Баварцы живут сами и дают жить другим. И они не завидуют, когда у кого-то рядом с ними дела идут в гору».

Перед Германией к концу войны встала грандиозная проблема – ей нужно было принять 12 миллионов беженцев с территорий, отошедших к Советскому Союзу и странам Восточной Европы. Германия была поделена на четыре оккупационные зоны – советскую, английскую, американскую и французскую. Четверть сегодняшнего населения Баварии – бывшие беженцы из Чехословакии, Судетской области и других ранее обжитых немцами районов, а также репатрианты из Балтии.

Можно только удивляться тому, как четко был организован прием этой огромной массы переселенцев. Как бы сами собой возникли структуры, решавшие уйму практических вопросов. Есть множество рассказов о том, как и какая из оккупационных властей «воспитывала» немцев. Невероятно, но факт: аграрная, отстававшая от соседей Бавария в послевоенные годы превратилась в образцовый регион с развитой промышленностью; подобное случилось еще разве в федеральной земле Баден-Вюртемберг. Одно из объяснений – американская оккупация. Янки привнесли дух свободы и предприимчивости. Немцы рассказывали мне, какое впечатление оставило первое появление американских солдат. Немец-воин отличается отменной дисциплинированностью, но он внутренне зажат. Американские солдаты выглядели совершенно раскованными. Даже черные, у которых в самой Америке, Бог видит, хватало проблем, здесь себя вели как свободные люди! Можно сказать, Германия тогда по-своему влюбилась в Америку, и многие взяли этот тип поведения за образец.

Антоны всей семьей часто ездили в Латвию, летом даже снимали квартиру в Апшуциемсе и проводили там достаточно долгое время. Среди их латвийских друзей и знакомых был и Раймондс Кикутс, выдающийся нейрохирург, доктор медицинских наук, сын поэта, человека левых убеждений Петериса Кикутса. Раймондс был личностью удивительно интересной и привлекательной, он оказывался в центре любого общества, не прикладывая к этому никаких усилий. Как он пел, как читал стихи, как рассказывал, нахлобучив на голову мексиканское сомбреро, о своих зарубежных поездках, – специалиста его уровня включали в советские профессиональные делегации, так что он был одним из немногих, кто успел заглянуть «за железный занавес» уже в те времена.

У Кикутса были идеи и планы, в реализации которых ему оказывали поддержку Антоны. Эрих, работавший в Siemens, помог заключить договор об организации выставки нейрохирургической аппаратуры этой фирмы в Латвии. К сожалению, самой выставки так и не было, и судьба Раймондса Кикутса сложилась невесело. Коротко говоря, он спился. В «Страдынях» у него был, так сказать, учитель. И научил он еще молодого хирурга вот чему: после каждой серьезной операции выпивать двести граммов водки. Этот обычай укрепился и затем зашел так далеко, что Кикутса уволили из больницы. Потерял он и все общественные и почетные должности в медицине, поскольку на него уже нельзя было положиться. И договор с Siemens сорвался потому, что в решающий момент он появился вдрызг пьяным. Жалкий и обидный конец человека выдающихся способностей.

Семья Антонов гостила в Латвии и летом 1991 года. В августе мы надумали съездить на экскурсию в Псков. Там нас застало известие о попытке государственного переворота в Советском Союзе. В гостинице нам посоветовали немедленно вернуться в Латвию, но Гертье не согласилась: «Сперва посмотрим здешний кремль, побываем на богослужении в кафедральном соборе. А уж потом – в Латвию».

Подъехали к эстонской границе. Там наготове стояли два джипа, пограничники сказали: «Если нападут русские – дважды выстрелим в воздух, сядем по машинам и уедем». На латвийской границе – та же картина. Последний слух, поразивший нас: в Таллинне приземлилась с парашютами целая десантная дивизия. Слух оказался ложным.

Мы довольно спокойно въехали в Ригу. Я остался у себя на квартире, но потом отправился на машине в Апшуциемс, где жили также и Антоны. Примерно на полпути, когда было уже темно, я врезался в неосвещенный «Камаз» [166] КамАЗ – сокращенное «Камский автомобильный завод» – название как автомашин, так и производящего их завода. . Машина – вдребезги, у меня сломаны ребра и еще какие-то кости.

К счастью, сразу за мной ехала милицейская машина, и по рации тут же была вызвана «скорая» из Тукумса. Я испытывал адскую боль, а врач «Скорой помощи» непрерывно врал мне: «Еще только один километр… Еще километр…».

В конце концов я кое-как пришел в себя, но мой старший сын Григорий решил немедленно вызвать профессора Уткина из Медицинского института, бывшего коллегу моей жены. Уткин приехал, осмотрел меня и сказал: «Через 15 минут – на операционный стол!». Он спас меня в последнюю минуту: сломанные ребра пробили легкие.